— Ступайте в двадцать третий кабинет, там подберут.

Я отдал профессору гонорар и переместился в следующую комнату,где веселая толстушка принялась демонстрировать образцы. Не стану утомлять васописанием процесса выбора. В конце концов Николетта приобрела «глаза» всехвозможных цветов: карие, зеленые, синие, фиалковые, ореховые… Голубые, славабогу, у нее есть свои. Самыми последними были вынуты… красные линзы.

— Вот это ловко! — взвизгнула Николетта иповернулась ко мне.

Я вздрогнул. Маменька походила на родную сестру графаДракулы. Очи цвета пожарной машины превратили ее лицо в страшную маску.

— Это еще не весь прикол, — засмеялась медсестра инаправила на Николетту настольную лампу.

В ту же секунду свет отразился от красных глаз и двумялучами заметался по полу.

— Здорово, да? — радовалась глупенькая девушка.

— Слов нет, — покачал я головой, — зачемтолько такие производят? Людей пугать?

— Для похода на дискотеки, — поясниладурочка, — ну офигительно смотрится.

Потом она повернулась к Николетте и опрометчиво заявила:

— Только вам они ни к чему, их для молодежи делают.

— Всенепременно возьму, — мигом отреагировалаНиколетта, — надену к Коке на суаре, все с ума сойдут, правда, Ваня?

Я кивнул. Пусть покупает что хочет, лишь бы поскорейзавершить процесс. Но Николетта провела в кабинете еще целый час. Требовалосьподобрать для каждой из пар линз футлярчики соответствующего цвета, потомсумочку, куда положить футляры, затем чемоданчик для сумочки. А еще жидкостьдля протирки, емкость, в которую следует ее наливать, специальные салфетки… Ивсе это не в единичном экземпляре.

Короче говоря, когда мы вновь очутились в машине, на улицебыла темень. Николетта, уютно устроившись на заднем сиденье, приняласьразглядывать линзы, я включил погромче радио и поехал вперед.

— Убери музыку, — потребовала маменька.

Я послушно покрутил магнитолу, и из динамика понеслось:

— Этой ночью на кладбище стояла напряженная тишина.Могила только что похороненного Эдварда утопала в цветах. Ровно в полночь землязашевелилась.

— Оставь! — взвизгнула Николетта. — Это«Литературная гостиная», они читают жутко забавную книжку про вампиров.

Хорошо, пусть будут вампиры, привидения, нетопыри, ктоугодно, лишь бы маменька молчала.

В относительном спокойствии я проехал большую половину пути.Радио выло и ухало на разные голоса, выдавая непотребный текст.

— Глаза Эдварда, красные, жуткие, послали пучок света прямона Генриетту. С пальцев покойника капала кровь…

— Налево, — вдруг скомандовала Николетта.

Я, одурманенный спектаклем, машинально повиновался.

Тут же раздался свист. Вот незадача! На перекрестке же виситзнак: перечеркнутая стрелка.

— Почему нарушаем? — поинтересовался сержант ипосветил на меня фонариком.

Я совершенно честно ответил:

— Извините, тут по радио жуткую книгу читают,заслушался и не заметил, что поворот запрещен.

— Про вампиров, что ли? — засмеялсямилиционер. — Вот глупость-то! Сказки это, вы же серьезный, солидныйчеловек, а в ерунду верите. Не бывает их на свете, оживших покойников, колиумер, все! Кранты! Попрошу права и документы на машину.

Я молча протянул требуемое. Парень изучил документы и вполнемирно спросил:

— Ну? Дальше что?

Я полез за кошельком, сейчас отсчитаю полтинник, и можнопродолжать путь. Пока я рылся в портмоне, отыскивая нужную ассигнацию, сержантпосветил фонариком на заднее сиденье.

— Добрый вечер, — мило сказала Николетта.

— А… а… о… — промычал парень.

Я удивился, отчего это сотрудник ГИБДД начал издаватьмалопонятные звуки, и посмотрел на него. Тому явно было плохо. Лицо его, толькочто по-детски розовощекое, круглое и слегка наивное, стало бледным, вытянутым ииспуганным.

— Вам нехорошо? — испугался я.

— А… о… а… она… — заикался постовой, тыча рукой вглубь машины.

Я обернулся. Николетта улыбалась на заднем сиденье. Еетемно-красные глаза отражали свет фонарика. Две длинные нити, словно лучилазера, пронзали тьму. Маменька выглядела просто жутко. Если бы я не знал, вчем дело, мигом бы выскочил из «Жигулей» и унесся куда глаза глядят!

— Э-т-т-та… — заикался несчастный постовой, —чтой-то у ней с глазами?

Неожиданно на меня напало детское веселье. Стараясь нерасхохотаться, я с самым серьезным видом заявил:

— У кого? У женщины на заднем сиденье?

Сержант осторожно кивнул.

— Не волнуйтесь, она не заразная, — хмыкнуля, — в прошлом году шла вечером через кладбище, а на нее что-то налетело иукусило. Все, с тех пор глаза покраснели, дневного света боится, при виде чеснокастонет и питается лишь сырой печенкой. Но это очень хорошо!

— Па-а-чему? — слегка попятился совсем обалдевшийпарень.

— Так ведь всех своих врагов перекусала, и они теперь вжутких чудовищ превратились. Сделайте милость, возьмите штраф и отпустите нас,очень торопимся, скоро семь, а мне надо, чтобы она точно в это время вошла вкабинет к моему хозяину, уже и так надоел мне с придирками.

Постовой бросил в окошко документы и, выкрикнув: «Езжайте!»— опрометью кинулся к бело-синему «Форду», припаркованному возле ларька.

— Эй, погодите, — высунулся я из дверцы, — аполтинник? Деньги забыли!

— Не надо ничего, — проорал парень, влезая вавтомобиль, — укатывай отсюда поскорей, давай налево!

— Там запрещающий знак!

— Плевать на него, верти рулем, живо на проспектеокажешься! — выкрикнул постовой и мгновенно забаррикадировался в машине.

Когда мы поравнялись с его «Фордом», Николетта высунулась вокошко и, сделав сердитое лицо, громко сказала:

— Р-р-р… О, жажду крови!

Несчастный мент шарахнулся в сторону и по-детски закрылголову руками.