Он перекрестил ее три раза, снял с своей шеи и надел на нееобразок. Она молча поклонилась ему до земли. Он привстал и весело поглядел наодну здоровую бабу с грудным ребеночком на руках.

– Из Вышегорья, милый.

– Шесть верст, однако, отсюда, с ребеночком томилась. Чеготебе?

– На тебя глянуть пришла. Я ведь у тебя бывала, аль забыл?Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый,думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый?Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да и мало ли за тебямолебщиков, тебе ль хворать?

– Спасибо тебе за все, милая.

– Кстати будет просьбица моя невеликая: вот тут шестьдесяткопеек, отдай ты их, милый, такой, какая меня бедней. Пошла я сюда, да и думаю:лучше уж чрез него подам, уж он знает, которой отдать.

– Спасибо, милая, спасибо, добрая. Люблю тебя. Непременноисполню. Девочка на руках-то?

– Девочка, свет, Лизавета.

– Благослови Господь вас обеих, и тебя и младенца Лизавету.Развеселила ты мое сердце, мать. Прощайте, милые, прощайте, дорогие, любезные.

Он всех благословил и глубоко всем поклонился.

Приезжая дама помещица, взирая на всю сцену разговора спростонародьем и благословения его, проливала тихие слезы и утирала ихплаточком. Это была чувствительная светская дама и с наклонностями во многомискренно добрыми. Когда старец подошел наконец и к ней, она встретила еговосторженно:

– Я столько, столько вынесла, смотря на всю эту умилительнуюсцену… – не договорила она от волнения. – О, я понимаю, что вас любит народ, ясама люблю народ, я желаю его любить, да и как не любить народ, наш прекрасный,простодушный в своем величии русский народ!

– Как здоровье вашей дочери? Вы опять пожелали со мноюбеседовать?

– О, я настоятельно просила, я умоляла, я готова была наколени стать и стоять на коленях хоть три дня пред вашими окнами, пока бы выменя впустили. Мы приехали к вам, великий исцелитель, чтобы высказать всю нашувосторженную благодарность. Ведь вы Лизу мою исцелили, исцелили совершенно, ачем? – тем, что в четверг помолились над нею, возложили на нее ваши руки. Мыоблобызать эти руки спешили, излить наши чувства и наше благоговение!

– Как так исцелил? Ведь она всё еще в кресле лежит?

– Но ночные лихорадки совершенно исчезли, вот уже двоесуток, с самого четверга, – нервно заспешила дама. – Мало того: у ней ногиокрепли. Сегодня утром она встала здоровая, она спала всю ночь, посмотрите наее румянец, на ее светящиеся глазки. То все плакала, а теперь смеется, весела,радостна. Сегодня непременно требовала, чтоб ее поставили на ноги постоять, иона целую минуту простояла сама, безо всякой поддержки. Она бьется со мной обзаклад, что через две недели будет кадриль танцевать. Я призывала здешнегодоктора Герценштубе; он пожимает плечами и говорит: дивлюсь, недоумеваю. И выхотите, чтобы мы не беспокоили вас, могли не лететь сюда, не благодарить? Lise,благодари же, благодари!

Миленькое, смеющееся личико Lise сделалось было вдругсерьезным, она приподнялась в креслах, сколько могла, и, смотря на старца,сложила пред ним свои ручки, но не вытерпела и вдруг рассмеялась…

– Это я на него, на него! – указала она на Алешу, с детскойдосадой на себя за то, что не вытерпела и рассмеялась. Кто бы посмотрел наАлешу, стоявшего на шаг позади старца, тот заметил бы в его лице быструюкраску, в один миг залившую его щеки. Глаза его сверкнули и потупились.

– У ней к вам, Алексей Федорович, поручение… Как вашездоровье, – продолжала маменька, обращаясь вдруг к Алеше и протягивая к немусвою прелестно гантированную ручку. Старец оглянулся и вдруг внимательнопосмотрел на Алешу. Тот приблизился к Лизе и, как-то странно и неловкоусмехаясь, протянул и ей руку. Lise сделала важную физиономию.

– Катерина Ивановна присылает вам чрез меня вот это, –подала она ему маленькое письмецо. – Она особенно просит, чтобы вы зашли к ней,да поскорей, поскорей, и чтобы не обманывать, а непременно прийти.

– Она меня просит зайти? К ней меня… Зачем же? – с глубокимудивлением пробормотал Алеша. Лицо его вдруг стало совсем озабоченное.

– О, это все по поводу Дмитрия Федоровича и… всех этихпоследних происшествий, – бегло пояснила мамаша. – Катерина Ивановнаостановилась теперь на одном решении… но для этого ей непременно надо васвидеть… зачем? Конечно не знаю, но она просила как можно скорей. И вы этосделаете, наверно сделаете, тут даже христианское чувство велит.

– Я видел ее всего только один раз, – продолжал все в том женедоумении Алеша.

– О, это такое высокое, такое недостижимое существо!.. Уж поодним страданиям своим… Сообразите, что она вынесла, что она теперь выносит,сообразите, что ее ожидает… все это ужасно, ужасно!

– Хорошо, я приду, – решил Алеша, пробежав коротенькую изагадочную записочку, в которой, кроме убедительной просьбы прийти, не былоникаких пояснений.

– Ах, как это с вашей стороны мило и великолепно будет, –вдруг, вся одушевясь, вскричала Lise. – А я ведь маме говорю: ни за что он непойдет, он спасается. Экой, экой вы прекрасный! Ведь я всегда думала, что выпрекрасный, вот что мне приятно вам теперь сказать!

– Lise! – внушительно проговорила мамаша, впрочем тотчас жеулыбнулась.

– Вы и нас забыли, Алексей Федорович, вы совсем не хотитебывать у нас: а между тем Lise мне два раза говорила, что только с вами ейхорошо. – Алеша поднял потупленные глаза, опять вдруг покраснел и опять вдруг,сам не зная чему, усмехнулся. Впрочем, старец уже не наблюдал его. Он вступил вразговор с захожим монахом, ожидавшим, как мы уже говорили, подле кресел Liseего выхода. Это был, по-видимому, из самых простых монахов, то есть из простогозвания, с коротеньким, нерушимым мировоззрением, но верующий и в своем родеупорный. Он объявил себя откуда-то с дальнего севера, из Обдорска, от святогоСильвестра, из одного бедного монастыря всего в девять монахов. Старецблагословил его и пригласил зайти к нему в келью, когда ему будет угодно.

– Как же вы дерзаете делать такие дела? – спросил вдругмонах, внушительно и торжественно указывая на Lise. Он намекал на ее«исцеление».

– Об этом, конечно, говорить еще рано. Облегчение не естьеще полное исцеление и могло произойти и от других причин. Но если что и было,то ничьею силой, кроме как Божиим изволением. Все от Бога. Посетите меня, отец,– прибавил он монаху, – а то не во всякое время могу: хвораю и знаю, что днимои сочтены.

– О нет, нет, Бог вас у нас не отнимет, вы проживете ещедолго, долго, – вскричала мамаша. – Да и чем вы больны? Вы смотрите такимздоровым, веселым, счастливым.