– Ой, не говори! – вздохнула Валентина. – Ходит,как во сне, жрет одну траву. Щи мясные сварила – нос воротит, хрустит сыройкапустой, будто кролик. Молока – глоточек, творога – щепотку, будто барышня надиете. Ну ладно, сам не ешь, так другим не мешай, а то ходит за мной по пятам иворчит: мол, все мы здесь трупоядцы! Яиц в рот не берет – там, дескать, зародышбудущей курицы, а она, видите ли, мясо, поскольку живое существо. Я уж емуговорю: хорошо, давай я для тебя одну курочку отделю, петуха к ней подпускатьне буду, пускай сама по себе несется, болтунами, из них-то никакие цыплята неразовьются, из неоплодотворенных. Так он знаешь, что мне сказал?

– Что? – вздохнула Тамара, как-то сразу, мгновенноустав от торопливого, энергичного Валентининого оканья, от ее многословия, аглавное, потому, что ей-то все это на фиг было не нужно и не важно!

– А разве, говорит, курицы без петухов несутся? Вот так исказал. Представляешь? Нет, это само собой, ежели курочку потоптать хорошенько,она будет нестись как из пушки… Тамара, ты чего?

Похоже, из ее горла вырвался сдавленный стон. «Сейчас мы егокурочку так потопчем, что перья полетят!»

– Тамара, Тома!

– Да я ничего, ничего. Ты извини, тут в дверь звонят, –удалось выговорить Тамаре, но отговорка оказалась неудачной: голос Валентинымгновенно похолодел:

– По-нят-но… Конечно, сына сплавила, теперь можно…

И раздались гудки.

Тамара мгновение смотрела на телефон, потом швырнула трубкутак, что от микрофона откололся крошечный кусочек пластмассы. Эта деревенщина…Эта Валька! Вот уж действительно – сестра своего брата! Это у них семейное, уШестаковых: ревность, безумная ревность! Валька, конечно, уверена, что Тамараобязана по гроб жизни соблюдать верность Валерию, как она сама блюдет верностьсвоему покойному мужу. И, конечно, уверена, что Тамара гуляет напропалую, какмартовская кошка…

А зря уверена, между прочим. Вот вытаращила бы глаза, узнав,что у Тамары за шестнадцать лет, минувших после гибели Валерия, не было ниодного мужчины! До прошлого августа, пока она не встретила Романа…

– Вы будете участвовать?

Алёна медленно повернулась:

– Не знаю. Вряд ли. А вы?

Незнакомая женщина возбужденно хихикнула:

– Ой, у нас все с ног сбились. Кто говорит – надо, это жеофициальное мероприятие, кто говорит, что это непристойности для шлюх. Тольковот что смешно: у тех, кто участвовать не хочет, грудей совсем нет или какие-тоотвислые мешочки болтаются, а у тех, кто согласен, – есть на чтопосмотреть!

– Судя по всему, – Алёна, скрывая усмешку, глянула наочаровательно выпяченную грудь собеседницы, – вы будете участвовать.

Женщина вернула ей оценивающий взгляд:

– Да и вы, наверное, тоже!

Она прощально махнула рукой и пошла по палубе дальше, аАлёна еще какое-то время постояла, делая вид, что изучает объявление, и пытаясьрасслабить мышцы лица, сведенные судорогой насильственной улыбки.

Ей все еще невыносимо трудно общаться с людьми, не сжимаясь,как от удара, при каждом неожиданном слове, тем более окрике. Особенно тяжкобыло, когда кто-то подходил сзади, как эта толстомясая дуреха. Просто чудо, чтоАлёна сейчас смогла разговаривать нормально и даже почти спокойно, неотшатнулась с испуганным воплем. Впрочем, ее и так держат на корабле зачудачку, теперь сочли бы психованной – подумаешь, большое дело! Какое это имеетзначение, они тут сами все психопаты, потому что только псих мог измыслитьмероприятие, о котором гласила эта афиша, и только психи – желать в немучаствовать!

«Приглашаем всех прекрасных дам принять участие в конкурсе«Красивая грудь-99», – было начертано на плакате огромными краснымибуквами, а дальше следовала пространная тирада, из коей можно было понять:команде до безумия жалко, что путешествие на туристическом лайнере «СалонКаминов» подошло к концу, и, чтобы не лить слез на прощание, решено былоустроить нечто сногсшибательное по красоте и оригинальности, а туристки,обнажив груди, станут изюминкой всего путешествия, это ежу понятно.

Лайнер так и назывался «Салон Каминов» – это святая правда.Сначала, еще в Акабе, Алёна и Юрий сгоряча не заметили несуразицы названия:решили, может, это имя и фамилия какого-то национального героя украинскогонарода, прославившегося в борьбе с захватчиками-москалями (корабль имел портприписки Одессу), подобно тому, как Иван Гонта, к примеру, прославился некогда борьбойпротив польских ляхов, которые нынче для хохлов наипершие и наилепшиедрузья-приятели. В конце концов, почему бы человеку не зваться Салон ОхримовичКаминов? Или какой-нибудь Хведорович? Или вообще – Омелькович?

Только потом выяснилось, что известный в Одессе торговыйцентр по продаже отопительного оборудования, в том числе – разнообразнейшихкаминов, носящий это гордое имя, арендовал на сезон судно, заплатив немалыеденьги, чтобы название, напоминающее о тяжелом советском прошлом – «Молодаягвардия», – было стерто с борта корабля и заменено торговой маркой фирмы.На спасательных средствах, как-то: шлюпках и кругах, впрочем, оставалосьпрежнее название. Очевидно, принципиальность арендаторов лайнера непростиралась так далеко, чтобы идти ко дну с именем родимой фирмы на устах.«Молодая гвардия» как средство спасения – это, конечно, куда надежнее…

Последнее мероприятие путешествия вполне соответствовало постепени абсурдности названию корабля. Впрочем, и без того каждую ночь морскиепросторы окрест сотрясались от хохота пассажиров, участвовавших в очередномразвлекательном шоу. А днем корабль замирал, даже к завтраку в столовые почтиникто не спускался, кроме таких же, как Алёна, угрюмых одиночек или дамочек,путешествующих с детьми. Ее это, впрочем, вполне устраивало. Фактически дообеда можно было наслаждаться солнцем и морем, не опасаясь излишков общения.Потом палубы постепенно заполнялись народом, вода в бассейнах выплескиваласьчерез края от количества купающихся тел, начинала орать музыка, у всех встречныхмужчин во взгляде сквозила плотоядность, и Алёна уходила в библиотеку, гдеотсиживалась до самого закрытия, до девяти вечера. Когда она возвращалась вкаюту, соседки уже убегали на очередной развлекательный сюрприз, измышленныйкомандой, – маскарад, КВН или праздник Нептуна (его почему-то устроили,когда лайнер проходил Босфор в виду Стамбула), а то и просто на дискотеку, ну авернувшись под утро, они были слишком вымотаны, чтобы шуметь: падали на койкикак убитые и засыпали мертвым сном до полудня. Рано утром Алёна тихонькоуходила из каюты – и все начиналось сначала, тянулась цепочка дней, похожиходин на другой, как близнецы-братья, и избыть таких дней до прибытия в Одессуосталось всего лишь два! А это уже просто ничто.