Ничего особенного не началось. Назавтра был тот же мороз, теже мандарины на выбор – абхазские или марокканские, потом яблоки: молдавские,без нитратов, подешевле, или голландские, чистая химия, дороже чуть не вдвое…Ну, словом, обычная жизнь, все, как всегда, и ничего нового дождаться Надя нечаяла, как вдруг ее хозяин, Максуд, пришел однажды мрачнее тучи и сказал, что унего на родине, в Азербайджане, умирает мать и надо ехать к ее одру. А вместосебя Максуд привел племянника Рашида и представил ему Надю, сначала пробормотавчто-то по-своему, а потом переведя на русский: «Наде я верю как себе самому, иты тоже можешь ей верить!»

Надя сощурила свои небольшие зеленоватые глаза: по еемнению, Максуд вообще никому не верил, даже себе, так что его комплиментнедорого стоил! – и только потом посмотрела повнимательнее на новогобосса. Она знала о нем только, что его зовут Рашид, что он из «русских»азербайджанцев, то есть из тех, кто переехал в Нижний давно, еще в советскоевремя, прижился здесь, стал практически своим, имеет постоянную прописку. ОтецРашида держал несколько «пазиков» – маршрутных такси, а деньги в рыночнуюторговлю своего шурина вкладывал просто так, чтобы не держать все яйца в однойкорзине. И сына отправил на рынок только временно, вообще-то Рашид шоферил наодной из отцовских маршруток.

С первого взгляда рядом с широкоплечим толстяком Максудом онпоказался Наде довольно-таки невзрачным: небольшого ростика, тщедушный,узкоплечий, с длинным смуглым лицом и унылыми усами. Только глаза у него быликрасивые – нет, очень даже красивые: большие, удлиненные, с длинными наряднымиресницами, жгуче-черные. Не темно-карие, как обычно, а именно черные,бархатные. Чудо что за глаза, никогда таких глаз у мужчины Надя не видела! Аеще она никогда не видела, чтобы мужчина так смотрел на нее… так смотрел!

Максуд что-то еще бубнил, но ни Рашид, ни Надя его неслышали: неотрывно смотрели друг на друга.

«Чего он так выставился? – смятенно думала Надя,невольно одергивая куртку. – Может, у меня что-то не так? Может, тушьпотекла?» А Рашид потом признался ей, что, оказывается, никогда в жизни невидел такой красивой женщины, с такими нежными светлыми кудряшками и зеленымиглазами – будто молодые листики, и с таким задорным носиком, и прекраснымбольшим ртом, который ему сразу захотелось поцеловать…

Выслушав этот букет комплиментов, Надя смущенно опустилаглаза, сама не зная, смеяться ей или плакать. Потому что волосинок – тонких,легоньких, бесцветных – на ее голове было раз-два и обчелся, а то, что днямиприходилось стоять в шапке или в теплой оренбургской шали, отнюдь неспособствовало их росту. И глаза у нее были так себе – маленькие, узенькие, нето что у Рашида. Реснички – да их днем с огнем не сыщешь! Рот был слишком великдля маленького малокровного личика и, честно сказать, делал Надю похожей налягушку – увы, не на Царевну!.. И тогда, и потом – все время ей казалось, будтоРашид, с восхищением устремляя к ней свои дивные глаза, видит вовсе не НадюРогозину, а кого-то совсем другого: молодку с волной буйных кудрей, сколдовским блеском зеленых глаз и со ртом, зовущим к поцелуям…

И сейчас, стоя перед ним и жалко, некрасиво плача, онасловно бы хоронила это прелестное существо, словно бы себя хоронила – ту, какойее никто не видел, не мог увидеть, а вот Рашид с этой своей безумной любовью спервого взгляда – смог, рассмотрел под лягушечьей кожей Царевну, но теперь… чтоже теперь? Неужели опять придется напялить на себя скользкую, холодную кожу – ивсе из-за того, что его матери непременно захотелось женить сына нанераспочатой дурочке?!

И, главное, как будто она раньше не видела, к чему делоидет! Ведь Рашид наотрез отказался спать с Надей, хотя она не раз и не дванедвусмысленно заявляла, что не прочь. Он с первой минуты хотел на нейжениться, для него она была – белая голубица, невинная девица, одна-единственная,желанная… А его мать, хитрая, черномазая, усатая, не противилась сыну нарочно,не желая восстанавливать его против себя, но в последнюю минуту, когда совсемуже дело было слажено, вдруг заявила: женишься на неверной только через мойтруп, если она – не невинная девушка! У нее, мол, должна быть справка отгинеколога, да еще потом какие-то там родственницы должны удостоверитьдевичество, осмотрев невесту накануне брачной ночи, ну а после требовалось,само собой, предъявить девственную кровь на простыне.

Вот поганка! Как будто можно остаться девственницей всорок-то лет, да еще на Мытном рынке! Нет, ну в самом деле: хоть иди дазашивайся. Только знать бы, куда идти…

– Надечка… – нерешительно шепнул в самое ухо Рашид, и от еголаскового голоса, от жаркого дыхания у нее подкосились ноги, а к горлу подкатилновый приступ рыданий: да неужели, неужели придется с ним расстаться?! –Надечка, ты не сердись на мать, она воспитана в своих правилах, и ей главное,чтобы эти правила были соблюдены. Понимаешь, она ведь не хочет, чтобы мы стобой расстались, ты ей очень нравишься, она говорит, что мне с моим характеромкак раз и нужна такая женщина, чтоб держала меня в руках. Как бы вторая мать…

Надя скрипнула зубами. Вот старая сука, ну не могла неуколоть, не напомнить об этой разнице в возрасте между сыном и его «джаным»!

– Ничего себе – не хочет разлучить! Она же фактическизапретила тебе жениться на мне!

– Не на тебе… – Снова этот вздох, от которого у нееподкашиваются ноги. – Не на тебе, а на женщине. Просто на женщине, понимаешь?

– Но я ведь женщина! – Надя уже рыдала в голос. –Я не смогу стать другой!

– Сможешь, – выдохнул он прямо ей в ухо. Отстранил отсебя, с любовью заглянул в заплаканные, распухшие глаза. – Совершеннослучайно нашел вдруг у себя рекламу центра пластической хирургии «Ваш новыйобраз».

– Ты что, хочешь, чтобы я изменила внешность? – сквозьслезы усмехнулась Надя. – До неузнаваемости? Чтобы нам удалось одурачитьтвою маманю? Да, одурачишь ее, как же, она в яйце иголку увидит!

– Спаси Аллах! – ужаснулся Рашид. – Я не хочу,чтобы ты изменила свою внешность! Мне очень нравится твоя внешность! Но,по-моему, мать сама хочет, чтобы ее немножко одурачили. Ведь там, в этом центрепластической хирургии, делают редкие операции: там зашивают у женщин то… ну, тыпонимаешь.

Что ее всегда умиляло в Рашиде, так это его способностьмгновенно, по-девичьи краснеть, разговаривая на всякие такие темы. Ну а Надядавным-давно разучилась краснеть и предпочитала называть вещи своими именами.

– То есть целку восстанавливают, что ли? – спросиланедоверчиво. – Была шлюха, стала девочка – так?