— Иди домой, — попросила она.

Он вышел, мягко закрыв за собой дверь. Она посмотрела на егочашку, которую он оставил на столике недопитой. И усмехнулась. В этот моментпозвонил телефон. Она взяла трубку:

— Слушаю вас.

— К вам приходили гости? — спросил незнакомый голос.

— Вы не туда попали. — Она хотела положить трубку, но голосбыстро произнес:

— Вам привет от Игоря Николаевича.

— Где вы находитесь? — спросила она.

— В квартире внизу. Под вами. Мне приказали вас охранять.

Она понимала, что так должно быть. Но ей было неприятно, чтокто-то мог увидеть, как она пригласила к себе этого молодого человека.

— Вы один?

— Нас двое. Мы сменяемся каждые сутки.

— Надеюсь, дома у меня нет ваших камер или «жучков»? —спросила Марина.

— Вы же знаете, что нет. Это запрещено.

— Надеюсь, — пробормотала она, — иначе было бы слишкомглупо.

— Спокойной ночи, Марина Владимировна. Игорь Николаевичпросил предупредить вас, что наш знакомый приезжает через неделю.

— Я знаю. Спокойной ночи.

Она положила трубку. Подошла к окну. Лунная дорожка освещалауходившего Андрея. На мгновенье ей даже стало стыдно. Она так бесцеремонно ижестоко отхлестала этого симпатичного парня. С другой стороны, она сделала всеправильно. Через неделю в столицу вернется Валентин Рашковский. Ей не для этогосняли квартиру, чтобы она принимала здесь молодых людей. Даже такихсимпатичных, как Андрей.

В это утро они должны были выехать на трех автомобилях.Рашковский жил за городом и приезжал в свой офис к десяти часам утра, проводяна работе обычно по десять-двенадцать часов. Поздно вечером он возвращалсядомой в сопровождении своих охранников. В колонне обычно шли две легковыемашины и джип. Легковыми эти машины можно было назвать лишь условно, так как иследовавший впереди «БМВ» седьмой модели, и идущий обычно следом за ним«шестисотый» «Мерседес» были изготовлены по специальному заказу в Германии.Дело было даже не в том, что оба автомобиля имели бронированные стекла. Поколичеству наращенной брони они могли считаться скорее легкими танками, чемлегковыми машинами.

Но в эту ночь у него на даче оставалась дочь, которая должнабыла улетать в Цюрих. Утром он встал раньше обычного, чтобы пройти в еекомнату. Дочь еще спала. Он сел рядом на кровать, мягко погладив ее по волосам.Девушка обиженно почмокала губами, продолжая спать.

— Аня, вставай, — наклонился к ней отец, — тебе пора ваэропорт. Можешь опоздать.

— Спать хочу, — призналась дочь. Сказывалась разница сЦюрихом на два часа. Она уже привыкла жить по среднеевропейскому времени.

— Вставай, вставай, — мягко толкнул он дочь, — поспишь всамолете. У тебя салон первого класса, там тебе дадут прекрасно выспаться.

Она открыла глаза, потянулась, посмотрела на отца.

— Ты собрала свои вещи? — Ему всегда казалось, что он уделялей недостаточно времени. Может, потому, что так рано расстался с ее матерью.

— Еще вчера вечером, — она уже полностью проснулась.

— Вставай. — Он снова провел рукой по волосам дочери иподнялся, чтобы выйти из комнаты. Она вскочила, едва он встал. Отец невольнообернулся. Его всегда поражало ее стремительное взросление. Угловатая девичьяфигурка быстро превращалась в женщину со сформировавшимися формами. Это егодаже смущало. Вот и сейчас, невольно взглянув на нее, он нахмурился. Она спалав пижаме, но он почувствовал себя неловко, словно увидел девушку раздетой.

Он вышел из комнаты, невольно раздражаясь. Каждый раз емухотелось поговорить с дочерью, узнать о ее жизни в Швейцарии подробнее, непоявились ли у нее друзья среди парней. В семнадцать лет это было такестественно. С другой стороны, два приставленных охранника докладывали, чтодевочка ни с кем не встречается. А если встречается, если уже встречалась? Емупочему-то была неприятна сама мысль, что кто-то другой, чужой, можетдотрагиваться до волос его дочери, говорить ей приятные слова… Будучипрагматиком, он понимал, что ее нельзя полностью оградить от жизни. Рано илипоздно в ее судьбе должен был появиться молодой человек, и тогда отец неминуемоотойдет на второй план.

За завтраком он смотрел на девочку, молча думая о ней. У неебыли светлые волосы и большие голубые глаза. Это странно, всегда думалРашковский. У него были серые глаза, а у его первой жены, кажется, карие.Впрочем, карие и серые могли дать и такое сочетание. Курносый носик, красивыебелые зубы, симпатичная мордашка — его дочь наверняка имеет успех у молодыхлюдей. Первая жена была наполовину украинкой. Какая смесь в этой девочке,каждый раз с восхищением думал отец. Польская, грузинская, русская, украинскаякровь. Где-то он читал, что такие дети бывают особенно крепкими. Рашковскийусмехнулся. В нем тоже было сочетание различных кровей. Наверное, врачи правы,когда говорят о здоровых генах. Он с удовольствием еще раз посмотрел на своюдочь. Когда она закончила завтрак, он спросил:

— Как у вас дела в школе?

— Нормально, — пожала она плечами, — все как обычно.

— Друзья у тебя есть? — все-таки не удержался от вопросаРашковский.

— Конечно, — удивилась она, — полно… У меня полшколы друзей.

— А ребята хорошие есть?

— Хороших везде мало, — рассудительно сказала она,поднимаясь со стула. Больше к этой теме они не возвращались.

Он вызвал начальника охраны. Тридцатипятилетний здоровякЯвдат Иманов, бывший сотрудник спецназа, раненный в Афганистане, был уволен изорганов еще восемь лет назад. Именно тогда Явдат познакомился с Рашковским, иименно тогда тот принял решение использовать опыт бывшего спецназовца. ВалентинДавидович не доверял никому. В своей жизни он руководствовался принципом отца,однажды заметившего, что нет предела падению человека, как нет предела злу.Любой человек, учил его отец, может оказаться предателем, все зависит отобстоятельств и цены, которую ему готовы заплатить. Но Явдат был одним из тех,кому Рашковский доверял. Если даже не абсолютно, то в огромной мере. Он доверялему больше всех на свете, за исключением Кудлина, с которым был знаком уже двадесятка лет.

— Повезешь Анну в аэропорт, — приказал Рашковский начальникуохраны.

Тот молча кивнул. Он вообще не любил много говорить. Егоскуластое лицо с большими черными глазами, упрямым подбородком, короткимитемными усами, уже начинавшими седеть, в обрамлении длинных волос, спадающих наплечи, в Европе и Америке, где часто бывал Рашковский, производило неотразимоевпечатление.