встречен был циркуляр из Сонвилье в европейской буржуазной прессе; она накинулась на него как на редкостный лакомый кусочек.

Вся та ложь, которую распространяли о жуткой власти генерального совета после падения Парижской коммуны, подтверждалась благодаря циркуляру, вышедшему из лона самого Интернационала. «Юрский бюллетень», который сменил «Социальную революцию», быстро скончавшуюся тем временем, имел, во всяком случае, приятную возможность привести на своих столбцах восторженные отзывы буржуазных газет.

Шум, вызванный циркуляром из Сонвилье, побудил генеральный совет ответить на него таким же циркуляром под заглавием «Мнимый раскол в Интернационале».

Источник раскола в Интернационале

Поскольку циркуляр этот опровергал обвинения, взведенные на генеральный совет из Сонвилье и других мест в превышении полномочий и даже подделке устава, в фанатической нетерпимости и т. д. в том же роде, полемика его была победоносная, и остается только пожалеть, что она растрачивалась большею частью на совершенный вздор.

Теперь приходится сделать усилие над собою, чтобы вновь заняться этими мелочами. Так, парижские члены при учреждении Интернационала, из страха перед бонапартовской полицией, выпустили при французском переводе из одной фразы устава, в которой говорилось, что экономическому освобождению рабочего класса политическое движение должно быть подчинено «как средство», слова «как средство». Дело обстояло совершенно просто; но генеральному совету стали назойливо и лживо вменять в вину, что слова «как средство» он внес в устав уже потом. Или, придираясь к заявлению лондонской конференции, что германские рабочие выполнили во время войны свой долг, генеральный совет обличали в «пангерманизме», который будто бы царит в его среде.

Циркуляр основательно разделался с этими пустяками, и если принять во внимание, что целью их было подкопаться под централизацию колеблющегося в своих основах союза, хотя только эта централизация могла поддержать союз против нападок со стороны реакционных сил, то становится понятной горечь заключительной фразы, указывавшей, что работа бакунинского союза на руку международной полиции. «Он провозглашает анархию в пролетарских рядах, как верное средство разбить мощную концентрацию политических и социальных сил, находящихся в руках эксплуататоров. Под этим предлогом он требует от Интернационала, в тот момент, когда старый мир грозит ему уничтожением, чтобы его организация уступила место анархии». Чем более грозно теснили Интернационал извне, тем более легкомысленными казались нападки на него изнутри, и в особенности тем более они были беспочвенны.

Яркий свет, проливаемый на эту сторону дела, затемнял, однако, понимание генерального совета в другом направлении. Как уже видно было из заглавия, генеральный совет допускал только «мнимый» раскол в рядах Интернационала. Он сводил весь спор, как это сделал уже Маркс в своем конфиденциальном сообщении, к проискам «нескольких интриганов», и в особенности Бакунина; он вновь повторял старые обвинения против Бакунина в «уравнении классов» по поводу базельского конгресса и т. п., обвинял его в том, что он вместе с Нечаевым выдал русской полиции ряд невинных людей и посвящал особый отдел тому факту, что два приверженца Бакунина оказались агентами бонапартовской полиции. Этот факт был, конечно, очень неприятен Бакунину, но не задевал его честь — как не была задета честь генерального совета, когда несколько месяцев спустя обнаружилось то же самое относительно его двух приверженцев. И если циркуляр обвинял «молодого Гильома» в том, что он пытался выставить «фабричных рабочих» Женевы какими-то ненавистными «буржуями», то он совершенно упускал из виду, что в Женеве разумеют под «фабрикой» слой хорошо оплачиваемых рабочих, изготовляющих предметы роскоши и заключивших более или менее сомнительные избирательные компромиссы с буржуазными партиями.

Но самой слабой стороной циркуляра была его защита против упрека в «ортодоксальности», который был брошен генеральному совету. Он ссылался на то, что лондонская конференция запретила всем секциям принимать какие-либо сектантские названия. Эта мера оправдывалась тем, что Интернационал состоял из пестрого конгломерата профессиональных союзов, товариществ, ассоциаций для просветительных целей и для пропаганды. Но толкование, которое придал генеральный совет этому постановлению в своем циркуляре, было в высшей степени спорное.

В циркуляре сказано было дословно следующее: «Первый период борьбы пролетариата против буржуазии характеризуется возникновением разных сект. Это вполне понятное явление для того времени, когда пролетариат еще недостаточно развит, чтобы выступить в качестве класса. Отдельные мыслители начинают критиковать социальные противоречия и придумывают фантастические способы для устранения их; рабочим же предоставляется принять, распространять и осуществлять их. В самом характере сект, образующихся вокруг таких пророков новых путей, заложено стремление замыкаться в себе и чуждаться всякой подлинной деятельности, политики, стачек, профессионального движения, — словом, всякого массового движения. Масса пролетариата остается равнодушной и даже относится враждебно к их пропаганде. Парижские и лионские рабочие столь же мало интересуются сенсимонистами, фурьеристами, икаристами, как и английские чартисты и тред-юнионисты оуэнистами. В начале движения секты являются рычагом его, но затем превращаются в помеху, как только движение перерастает их. Тогда они становятся реакционными. Об этом свидетельствуют секты во Франции и в Англии и в недавнее время лассалевцы в Германии: они в течение ряда лет тормозили организацию пролетариата и сделались наконец простым орудием полиции». В другом месте циркуляра лассалевцы названы «бисмарковскими социалистами», которые вне своего полицейского органа, «Нового социал-демократа», играли роль белых блуз прусско-германской империи.

Нигде нет определенных указаний на то, что Маркс был автором этого циркуляра; судя по содержанию и стилю послания, можно предположить более или менее близкое участие Энгельса в составлении послания. Однако вывод относительно сектантства исходил, во всяком случае, от Маркса; та же мысль встречается в его переписке с друзьями, относящейся к тому же времени, а в первый раз он развивал ее в своей полемической книге о Прудоне. Сама по себе эта мысль правильно характеризует историческое значение социалистического сектантства; но Маркс впадал в ошибку, ставя на одну доску лассалевцев с прудонистами и оуэнистами.

Как презрительно ни относиться к анархизму, просто считая его всюду, где он проявляется, заболеванием рабочего движения, но все же нельзя в особенности теперь, после полувекового опыта, думать, что болезнь эта привита извне. Напротив того, склонность к ней прирожденная у рабочего класса, и она развивается при благоприятных или, скорее, неблагоприятных условиях. Трудно понять, как можно было заблуждаться относительно этого даже в 1872 г. И менее всего Бакунин был человеком с готовым шаблоном или готовой системой, которую рабочим оставалось просто принять и осуществить. Маркс ведь неустанно повторял, что Бакунин в теоретическом отношении нуль и чувствует себя в своей сфере только в области интриг, что его программа — отовсюду понахватанная поверхностная мешанина.

Показательная черта основателей сект — их враждебное отношение ко всякому пролетарскому массовому движению; враждебное в том смысле, что они ничего знать