Что он делает?

И Овраг, улыбнувшись, ответил. Друг, знай одно. Что бы сейчас ни пытался сделать Аномандр, он делает это не для себя.

От таких слов бог-младенец оцепенел.

Не для себя? Разве так бывает? Разве каждый не выбирает то, что нужно только ему?

Чаще всего так и есть. И таких после смерти быстро забывают. Любые их свершения тускнеют. Приходит понимание, что они ничем не лучше других. Не умнее, не храбрее. И их мотивы так грязны. Чаще всего, говорю я, но не всегда. Не в случае Аномандра Рейка.

– Понятно. Тогда, мой смертный друг, я… я сделаю не меньше.

И длинная рука развернулась, и нож вонзился глубоко в грудь Кадаспалы.

Слепой тисте анди закричал; кровь хлынула на лежащие тела.

Убит собственным созданием. И сеть насыщалась кровью создателя.

Кто-то присел рядом с Оврагом. Он с трудом пригляделся умирающим глазом. Широкое лицо, кожа облезает, в длинных густых черных волосах рыжие пряди. Она держала в руке кремневый меч.

– Возьми, – прошептал он ей. – Бери быстрее.

Так она и сделала.

Мучительная боль, огонь прожигает череп насквозь, а потом… все начало таять.

И бог-младенец, убив, умирает.

И только один человек плакал о нем кровавыми слезами. Только один знал, что было сделано.

Этого достаточно?

Апсал’ара увидела, как Аномандр Рейк помедлил и посмотрел на нее. Улыбнулся.

– Благословляю тебя. Теперь ступай.

– Куда?

– Скоро узнаешь.

Она смотрела в его сияющие глаза, которые темнели все больше. Пока не поняла, что именно она видит, и ее охватил ледяной холод. Она закричала, вспомнив, где ощущала такой холод раньше…

И Апсал’ара, Госпожа Воров, бросила ему окровавленный глаз бога.

Он поймал его одной рукой.

– На память, – прошептала она и откатилась в сторону.

У фургона не стоило оставаться. При том, что должно произойти.

Орнамент тонул в груде тел, а Врата Тьмы поднимались навстречу.

Больше не блуждайте.

Аномандр Рейк, склонивший голову и воздевший руки, начал таять, распадаться, а Врата забирали его, поглощали Сына Тьмы. Поглощали то, кем он хотел быть, кем желал быть.

Глядя на него, Драконус опустился на колени.

Он наконец понял, что происходит. Понял, что планировал Аномандр Рейк все это время – какую замечательную вещь.

Подняв глаза, он прошептал:

– Ты просишь у меня прощения? Хотя распутываешь все, что я натворил, что я творил так давно? Хотя ты исцеляешь все нанесенные мной раны, исправляешь все, что я сломал? – Драконус перешел на крик. – Рейк! Ты не должен просить прощения – ни у меня, нижние боги, ни у кого-то из нас!

Но уже было не понять – услышал ли его Рейк. Тот, кто был Аномандром Рейком, рассеялся по владениям Куральд Галейна, по давно запечатанному пути, который мог – только мог – привести к ногам Матери Тьмы.

Которая отвернулась.

– Мать Тьма, – прошептал Драконус. – Думаю, теперь ты должна с ним встретиться. Ты должна обернуться к своим детям. Думаю, твой сын настаивает. Открой глаза, Мать Тьма. Взгляни, что он сделал! Для тебя, для тисте анди – не для себя. Взгляни! Взгляни и узнай, что он сделал!

Тьма пробудилась, орнамент захватывал сами Врата и тонул, тонул – за пределы Драгнипура, навсегда покидая ужасный меч…

В Храме Тени, в городе Черный Коралл, тонущем в ядовитом дожде, Чик и бог внутри него стояли над скорчившимся телом Коннеста Силанна.

Игра была окончена. Все удовольствие от победы испортило нелепое, упрямое сопротивление старика.

Одна рука крутила и крутила кольца, а вторая достала кинжал. Просто, грязно, да, но зато коротко и окончательно.

И тут Чик увидел, что на полу неожиданно начали проявляться черные линии, которые складывались в орнамент; и долгим вздохом пронесся ледяной ветер. В морозном воздухе капли дождя мгновенно застывали и разбивались на каменном полу, на расколотой мозаике. И холод усиливался.

Умирающий бог нахмурился.

Орнамент ширился, покрывая весь пол алтарного зала, ширился. Он казался бесформенным, словно видна была лишь часть из множественных измерений.

Весь храм дрожал.

Сидя на корточках на гребне поросшего лесом склона, Штырь и Крысмонах уставились в небо прямо над Черным Кораллом. В воздухе появился странный, похожий на лабиринт, орнамент, расползаясь в стороны и опускаясь на город.

Они увидели, как щупальце орнамента коснулось спящего на шпиле дракона; Дракон расправил крылья громадными алыми веерами, голова поднялась на длинной шее, пасть раскрылась.

Силана взревела.

Ее рев оглушал. Это был вопль горя, ярости, неукротимой решимости.

Дракон взлетел в опускающийся орнамент, в опускающееся небо и поплыл над городом.

Штырь злобно расхохотался.

– Беги, Градитхан. Беги во всю прыть! Эта яростная стерва летит за тобой!

Араната шагнула вперед, Нимандр за ней. Ахнув, он вырвал ладонь – ее хватка стала непереносимо, обжигающе холодной, держать ее руку было невозможно.

Его качнуло.

Она остановилась на самом пороге громадного алтарного зала. Здесь причудливый неземной орнамент спускался с округлого потолка; бесчисленные связанные черные нити медленно спускались, а навстречу, от пола, тянулись другие.

И Нимандр услышал, как она прошептала:

– Врата. Как…ах, дорогой сын… ах, Аномандр…

Чик, стоявший в центре зала, повернулся, когда появились Араната и Нимандр.

Кольца размотали цепочку на всю длину – и замерли, застыв в орнаменте; цепочка задрожала.

Внезапная боль исказила лицо Чика.

Цепочка с хрустом впилась в указательный палец – и кольца понеслись прочь, затерявшись в орнаменте. Они поднимались по нитям, все быстрее, пока не исчезли, бледно сверкнув напоследок.

Нимандр обошел Аранату и бросился вперед, прямо на Чика.

А тот качнулся в сторону, глядя вниз, – словно пытался отыскать под ногами потерянный палец. А на лице – потрясение, боль, неверие…

Он недооценивал Нимандра. Естественная ошибка. И ошибок было много.

Совсем как его господин: так медленно впадает в гнев, но если гнев проявляется… Нимандр ухватил Чика за куртку и швырнул на пол, тот покатился и распластался на мозаике.

И тут пробудился Умирающий бог. Горя ненавистью, он поднялся на ноги и развернулся лицом к Нимандру.