рабства, я лишь повторяю избитую истину», — заявлял Джулиан. Четыре миллиона рабов «не могут соблюдать нейтралитет. Если не как солдаты, то хотя бы как обслуживающий персонал они будут либо на стороне мятежников, либо на стороне Союза». Освободив их, Север отвратит эту рабочую силу от поддержки изменников в пользу поддержки Союза и свободы. Это приблизит день триумфа страны, но даже если страна и победит без освобождения рабов, то «простое подавление мятежа будет лишь насмешкой над нашими страданиями и жертвами, ибо рабство и дальше будет разъедать наши внутренности и замышлять свои дьявольские козни»[893].

К середине лета 1862 года все республиканцы, за исключением наиболее консервативных, согласились с подобным выводом. «Ты не можешь даже представить себе, как поменялось здесь мнение по вопросу о неграх, — писал в августе сенатор Джон Шерман своему брату-генералу. — Лично я уже готов к тому, что будет объявлено о полном освобождении рабов». Консервативная бостонская газета признавала, что «самым заметным явлением года может считаться страшное влияние, которое приобрело решение об [освобождении рабов]. Еще год назад люди колебались, идти ли им на такой крайний шаг, [но сейчас] они полностью готовы к нему»[894].

Учитывая такие настроения, законопроекты против рабства сыпались в разбухавшие папки конгрессменов, как осенью листья с деревьев. Их передавали в соответствующие комитеты, где они находили радушный прием. Уникальное сочетание истории и географии дало радикалам из Новой Англии невообразимую власть в Конгрессе, особенно в Сенате. Новая Англия и верхний пояс штатов к западу от Гудзона, заселенные эмигрантами-янки, были колыбелью аболиционизма и фрисойлерства. Именно оттуда прибыли в Вашингтон самые первые и самые радикальные республиканцы. Одиннадцать из двенадцати сенаторов от Новой Англии возглавляли сенатские комитеты, а те, кто родился там, но представлял другие штаты, возглавляли пять из оставшихся двенадцати. Пять из десяти наиболее заметных радикалов в Палате представителей, включая спикера и председателя бюджетного комитета (Галуша Гроу и Тадеус Стивенс, оба представляли Пенсильванию), родились и воспитывались в Новой Англии. Поэтому не стоит удивляться, что семь законопроектов, касавшихся освобождения рабов и конфискации имущества, к середине января успешно прошли рассмотрения в комитетах Конгресса и в течение ближайших шести месяцев стали законами[895].

Некоторые из этих законов удовлетворяли давнишним устремлениям фрисойлеров: запрещение рабства на новых территориях, ратификация нового договора с Великобританией о более эффективном противодействии работорговле и упразднение рабства в округе Колумбия. Однако если все эти меры можно было объявить величайшей победой антирабовладельческого движения в мирное время, в 1862 году, в разгар войны, они едва ли решали реальные проблемы, связанные с рабством. Более существенным был новый приказ по армии от 13 марта, запрещавший офицерам возвращать беглых рабов хозяевам. Это было решением задачи, указанным Бенджамином Батлером и его политикой в отношении «контрабанды» еще в 1861 году. Территориальная экспансия Союза вдоль атлантического побережья на юге Конфедерации и в нижней части долины Миссисипи столкнула большую массу невольничьего населения с янки. Многие рабы бежали от своих хозяев и обрели убежище (и свободу) в боевых порядках северян.

Иногда прием был далеко не таким радушным. Солдаты-северяне не питали симпатий к рабству, но большинство из них также не питало их и к рабам. Они сражались за единство Союза и против изменников, лишь немногих интересовало освобождение черных. Мало кто готов был подписаться под словами одного рядового из Висконсина: «Эта война для меня пустой звук, если нам не удастся освободить рабов». Гораздо более распространенным было мнение солдата из Нью-Йорка: «Сперва мы должны разобраться с южанами, а уж потом настанет время поговорить о судьбе этих чертовых ниггеров». Лишь некоторые янки относились к «контрабанде» объективно и доброжелательно, более обыденным было равнодушие или проявление презрения и жестокости. Вскоре после того как силы Союза в ноябре 1861 года взяли Порт-Ройал в Южной Каролине, там произошел инцидент, описанный одним рядовым, сказавшим, что ему сделалось «стыдно за Америку»: «Восемь или десять солдат 47-го Нью-Йоркского полка погнались за несколькими негритянками, но тем удалось скрыться. Тогда солдаты схватили чернокожую девочку семи-девяти лет от роду и изнасиловали ее»[896]. Даже когда «билли» хорошо принимали «контрабанду», они поступали так из соображений утилитарного характера, а не из гуманизма. «Офицеры и солдаты бездельничают, а негры делают за нас всю рутинную работу, готовят и стирают», — писал в 1862 году солдат из Мэна, находясь в оккупированной Луизиане[897].

До марта 1862 года командующие федералов не знали, как им поступать с бежавшими к ним неграми. Одни офицеры следовали примеру Батлера, укрывая рабов и отправляя восвояси тех белых, которые называли себя их хозяевами. Министерство финансов посылало наблюдателей в оккупированную часть Южной Каролины, чтобы те контролировали сбор неграми на прибрежных островах хлопка, который шел ткацким фабрикам Новой Англии. Аболиционисты организовывали общества помощи освобожденным, которые посылали учителей и трудовых инспекторов на эти острова, где начался получивший широкий резонанс эксперимент по внедрению принципов свободного труда и образования для негров. Другие командиры, напротив, отказывались принимать рабов в армейские лагеря и возвращали их рабовладельцам. Глава Западного округа генерал Хэллек приказал удалить «контрабандный товар» из рядов армии под предлогом соблюдения военной безопасности. Хотя многие из подчиненных Хэллека пропустили приказ мимо ушей, сам факт его издания вызвал протест радикалов, настаивавших на том, что армия не имеет права исполнять закон о беглых рабах. После этого Конгресс выпустил еще одно распоряжение, под угрозой трибунала запрещавшее возвращать беглецов из армейских лагерей даже тем хозяевам, которые присягнули на верность Союзу.

Это была мера, обладавшая большим потенциалом для упразднения рабства как в союзных, так и в конфедеративных штатах. Данный прецедент придал Линкольну уверенности в его первом шаге в направлении освобождения рабов. Будучи сторонником постепенных преобразований, он надеялся покончить с рабством, не вызвав социальных потрясений, а также при добровольном содействии рабовладельцев. В 1862 году Линкольн полагал, что ему удалось начать планомерное воздействие на институт рабства. Он рассудил, что юнионисты из пограничных штатов вряд ли могут не чувствовать первые сигналы такой политики, поэтому они могли бы принять предложение правительственной компенсации за добровольное освобождение рабов. 6 марта Линкольн обратился в Конгресс с просьбой принять резолюцию, предлагавшую «материальную помощь любому штату, согласившемуся на постепенную отмену рабства». По словам президента, это была не просто гуманитарная мера, а средство для скорейшего прекращения войны, ибо если бы пограничные штаты объявили себя свободными, это лишило бы Конфедерацию надежд на их лояльность. Тем, кто жаловался на сумму компенсации, Линкольн объяснял, что сумма военных расходов за три месяца эквивалентна сумме