как раз 31 августа, то есть накануне этой «трагедии»[1165]. А непосредственными исполнителями этого приказа стали командующий войсками Дальневосточного военного округа генерал армии Иван Моисеевич Третьяк и командир 40-й истребительной авиадивизии генерал-майор Анатолий Михайлович Корнуков.

Между тем, как уверяет А. Ф. Добрынин, после всего случившегося его сразу отозвали из отпуска в Крыму, и он предстал пред светлые очи Ю. В. Андропова, который, дал ему команду немедленно лететь в Вашингтон и «сделать все возможное, чтобы потихоньку приглушить этот совершенно ненужный нам конфликт», ставший результатом «колоссальной глупости наших тупоголовых генералов, совсем не думающих о большой политике»[1166]. В середине того же сентября 1983 года в Мадриде, где проходила сессия ОБСЕ, состоялась встреча А. А. Громыко и Дж. Шульца, которая прошла в чрезвычайно нервной обстановке. Как позднее вспоминал сам министр иностранных дел СССР, из всех бесед, которые ему пришлось вести с 14 госсекретарями США, эта была самая острая[1167]. В итоге ни сам А. А. Громыко, ни кто-либо другой впервые не поехал на традиционную ежегодную сессию Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорк. А 29 сентября 1983 года в «Правде» было опубликовано важное политическое заявление Ю. В. Андропова, в котором он подверг крайне резкой критике речь президента Р. Рейгана по ядерному разоружению, с которой тот выступил на ГА ООН за три дня до этого. Ключевой фразой этого заявления стала констатация того, что «все иллюзии относительно возможной эволюции к лучшему в политике нынешней Администрации США сейчас окончательно рассеялись».

После этого заявления в Политбюро ЦК шли жаркие споры об ответных мерах на размещение американских МБР «Першинг-2» и КРНБ «Томагавк» на территории Западной Европы, которое планировалось начать уже в декабре текущего года. В результате 24 ноября 1983 года было опубликовано новое заявление Ю. В. Андропова, в котором говорилось: 1) ввиду агрессивной политики Вашингтона Москва выходит из Женевских и Венских переговоров по сокращению ядерных вооружений и по обычным вооружениям в Европе; 2) отменяет мораторий на развертывание РСД в Европейской части СССР; 3) ускоряет свои работы по размещению на территории ЧССР и ГДР новейших оперативно-тактических комплексов ОТР-22 («Темп-С») и ОТР-23 («Ока»); и 4) разворачивает у берегов США свои подводные силы, в том числе новейшие ПЛАРБ проекта 941 «Акула» («Typhoon»)[1168]. Более того, по решению высшего руководства был «разморожен» старый сталинский проект развертывания на территории Чукотки 99-й мотострелковой дивизии для охраны подземного хранилища ядерных боеприпасов «Портал» и прикрытия ракетных комплексов РСД-10 «Пионер» в случае их передислокации в этот регион, откуда можно было нанести удар по территории самих США[1169].

Естественно, в Вашингтоне это вызвало немалый переполох, и Р. Рейган даже высказал сожаление, что Москва выходит из Женевских переговоров. Более того, Вашингтон запросил встречи Дж. Шульца с А. А. Громыко, которая была проведена 18 января 1984 года на Стокгольмской сессии ОБСЕ. И хотя в ходе данной встречи каждая сторона осталась при своем, сам факт ее проведения, по словам Дж. Шульца, означал, что «лед тронулся»[1170]

Между тем 12 февраля 1984 года Р. Рейган прислал в Москву телеграмму соболезнования по поводу кончины Ю. В. Андропова, а 14 февраля состоялась встреча нового Генерального секретаря Константина Устиновича Черненко с вице-президентом Дж. Бушем, прибывшим на траурные мероприятия. Затем в конце февраля К. У. Черненко направил первое письмо президенту Р. Рейгану, написанное лично А. А. Громыко и носившее примирительный характер. И вскоре получил аналогичный ответ от главы Белого дома. Однако, как верно подметил тот же А. Ф. Добрынин, этот обмен письмами больше походил на «ритуальный танец», поскольку при поддержании иллюзии какого-то диалога на самом высшем уровне никакого реального сдвига в советско-американских отношениях не было[1171]

Более того, в условиях начавшейся новой президентской гонки, ситуация вновь стала обостряться. Пиком этого обострения стала «шутка» президента Р. Рейгана, который в августе, во время записи традиционного радиообращения к американской нации, заявил, что он «только что подписал закон, навсегда объявлявший Россию вне закона» и что ее «бомбежка начнется через пять минут». Понятно, что в Москве такая «шутка» вызвала настоящее возмущение, и в этой ситуации Вашингтон, явно «извиняясь» перед Москвой, сообщил, что во время визита А. А. Громыко на очередную сессию Генеральной Ассамблеи ООН с ним встретится не только Дж. Шульц, но и президент Р. Рейган, чего до сих пор не было. Такая встреча действительно состоялась 28 сентября 1984 года в Белом доме. Она продолжалась несколько часов, причем не только в Овальном кабинете, но и в личных покоях президента. Обсуждали весь круг международных и двусторонних проблем, но каждая из сторон опять осталась при своем мнении[1172]. Правда, А. А. Громыко остался доволен оказанным ему приемом, а Р. Рейган — тем, «что прошел испытание через Громыко»

После перевыборов Р. Рейгана, в середине ноября 1984 года, состоялось заседание Политбюро ЦК, на котором решался принципиальный вопрос о том, возобновлять ли участие советской делегации в Женевских переговорах. В итоге после жарких споров было решено «дать согласие на новые переговоры, но только по вопросам, касающимся ядерных и космических вооружений». Об этом К. У. Черненко и сообщил Р. Рейгану в своем новом послании. Он же в свою очередь, наконец-то осознав необходимость «диалога с русскими», отчасти подвинул свою “калифорнийскую” команду в сторону и поручил Дж. Шульцу лично заняться возобновлением Женевских переговоров по стратегическому разоружению. А уже в начале января 1985 года в Женеве прошла новая встреча глав дипломатических ведомств СССР и США.

Глава 6. Канун великой трагедии: 1981–1985 года

1. Уход Л. И. Брежнева и передел власти в 1982 году

Судя по брежневскому дневнику и записям секретарей приемной его рабочего кабинета, новогодние каникулы генсека были прерваны 4 января 1981 года, когда со своей дачи в «Заречье» он прибыл в кремлевский кабинет, откуда не только переговорил по телефону с Н. А. Тихоновым, М. А. Сусловым, К. У. Черненко, Д. Ф. Устиновым, А. П. Кириленко, В. И. Долгих, Г. С. Павловым, Б. Н. Пономаревым, М. Е. Могилевцем, И. И. Бодюлом и Е. И. Чазовым, но и «принял группу к съезду» — А. М. Александрова, Г. Э. Цуканова, А. И. Блатова, Н. Н. Иноземцева, Г. А. Арбатова и А. Е. Бовина, — с которыми он всегда готовил свои выступления на различных съездах, конференциях и форумах[1173]. На сей раз речь шла о подготовке Отчетного доклада ЦК, с которым ему предстояло выступить на XXVI съезде КПСС, открытие которого было назначено на 23 февраля 1981 года. Через день он уехал в любимое им «Завидово», откуда 12 числа переговорил по телефону с Первым секретарем ЦК ПОРП Станиславом Каней и обсудил с ним ситуацию в Польше и приезд в Варшаву советской делегации во главе с Л. М. Замятиным. А уже 20–21 января по приглашению Первого секретаря МГК В. В. Гришина генсек принял участие в работе XXIV конференции Московского горкома, где выступил