оба короля торжественно въезжали в Париж, духовенство вышло им навстречу со святыми реликвиями. "Сначала к ним предложили приложиться королю Франции, — писал Монстреле, — но тот обратился к королю Англии и спроси не хочет он сделать это первым, а король Англии, приложив руку к своему шаперону и поклонившись королю Франции, вежливо отказался от этой чести…".

Но даже обезумевший "добрый король Карл" все же сохранил любовь парижан. Но при дворе и в Совете, к нему относились менее лояльно. Даже осмеливались говорить, что он полностью потерял рассудок, и, что у него больше нет способности к управлению страной. Разговоры о регентстве велись как бургиньонами так и арманьяками. В 1417 году Изабелла, ставшая союзницей Иоанна Бесстрашного, провозгласила себя главой правительства и начинала свои акты словами: "Изабелла, милостью Божьей, королева Франции, имеющая, по воле монсеньора короля, власть и управление этим королевством", а в конце 1418 года Дофин Карл принял сначала титул "генерал-лейтенанта короля", а затем "регента".

Однажды, некий арманьяк, кстати, доблестный капитан из окружения герцога Беррийского, забыв, что король Франции, даже если он сошел с ума, является священной фигурой, имел неосторожность не выказать ему и видимости уважения. Луи де Босредон командовал рыцарями, защищавшими королеву и ее дам, которые укрылись в Венсенском замке. Они, как говорили, вели развеселую жизнь при дворе королевы, не заботясь ни о войне, ни о бедствиях королевства, ни о страданиях короля. Однажды вечером Карл, покидая Венсен, куда он приехал навестить Изабеллу, столкнулся с капитаном, возвращавшимся в замок. Босредон, как вспоминает Монстреле, "проехал совсем близко от короля, слегка кивнул ему, и проследовал дальше". Так приветствовать короля Франции было нельзя. Карл, который мог простить многое, этого не стерпел. Босредон был арестован, допрошен и признан виновным в оскорблении величества. Его зашили в кожаный мешок и бросили в Сену. На мешке было написано: "Пусть королевское правосудие восторжествует". Мы никогда не узнаем, какие подозрения, какие преступления, реальные или мнимые, привели Луи де Босредона к столь печальному концу. Однако несомненно, что его невежливость давала понять, что он думал, как и многие другие, не говоря об этом вслух: король безумен.

Зло в королевстве

Король безумен, Франция больна болезнью, от которой, как считалось в течение нескольких лет, она никогда не оправится. Что это было? Материализовавшееся зло? Действительно, страна в целом, даже если ситуация на местах сильно различалась, уже столетие страдала от общего экономического недуга. В условиях сокращения населения и производства, нестабильных цен и торговли страна находится в упадке. Но и Англия, за редким исключением некоторых районов, переживала ту же стагнацию. Нельзя сказать, что Франция потерпела поражение от более богатого, сильного и многочисленного соседа.

Более того, в последние три десятилетия наблюдался если не настоящий подъем, то, по крайней мере, затишье в трудностях. Почти повсеместно в период с 1383 по 1413 год, между началом городских восстаний и гражданской войны, деревни восстанавливались, города оживали, нехватка продовольствия случалась реже, а эпидемии, даже 1399 и 1404 годов, были менее смертоносными.

При Азенкуре страна потеряла далеко не все. Ресурсы еще оставались. Даже в самые мрачные годы оставалась и надежда. В 1416 и 1417 годах у Парижа еще было достаточно золота, чтобы буржуазия могла организовать государству заем. Было еще достаточно боеспособных людей, чтобы собрать армию, именно ту, которая будет вести войну вокруг Парижа, а затем еще и ту, которую англичане разобьют при Вернёе в 1424 году. В оккупированной столице парижане все же взялись за восстановление церкви Сен-Жермен-л'Осеруа, а в каждой деревне Иль-де-Франс, разоренной солдатами и покинутой жителями, среди развалин всегда находились два-три упрямца, чтобы сложить пару камней в очаг и снова развести огонь.

Королевство не утратило своей силы, но оно, как и его король, страдало от морального недуга, кризиса идентичности, страна еще не знала, что она — нация. Разрываясь между интересами различных группировок и верностью враждующим партиям, жители королевства уже не могли замкнуться в своих изолированных местах обитания. Местный патриотизм уже не мог удовлетворить их чаяний, а чувство того, что они единая нация было им еще неведомо.

А на чьей же стороне был старый добрый закон? На стороне герцога Бургундского, первого лилейного принца, которому по праву принадлежало первое место в королевском Совете и которого граф Арманьяк, этот гасконец, в жилах которого не было ни капли королевской крови, осмеливался держать вдали от короля? На стороне арманьяков, которые, не имея ни популярности, ни легитимности, тем не менее, поддерживали работоспособность государственного механизма? А этот английский король, завоевывающий Францию под девизом "Бог и мое право", разве его требования не законны? Он обещал вернуть своим добрым подданным в Нормандии те права и свободы, которыми они пользовались во времена короля Людовика Святого. Разве он не прибыл, чтобы принести мир и свободу туда, где когда-то царили угнетение и раздор? Более того, Бог, который не позволяет несправедливым долго торжествовать, неизменно даровал ему победу.

Генрих V, чья пропаганда была как никогда активной, очень громко заявлял о воле Божьей и своей правоте, а его успехи в военной, дипломатической и политической сферах только это подтверждали. Так, после Азенкура он читал нотации своим пленникам. По словам Жувенеля дез Юрсена, пленника, приехавшего в Париж "просить о помощи в выкупе", он говорил им, "что они не должны удивляться, если он одержал над ними победу, на славу которой он не претендует. Ибо это был промысел Божий, который был  зол на французов за их грехи… Ибо не было зла или греха, которому они не предавались бы. У них не было ни веры, ни верности в соблюдении мира, ни в браке, ни в чем-либо другом. Они совершали святотатство, обворовывая и разрушая церкви. Они силой навязали свои дурные нравы духовенству, монахам и монахиням. Они грабили народ и уничтожали его без какой-либо причины". Вы проиграли, потому что вы грешники.

Смысл истории 

Во Франции в 1415 году царила неразбериха. Повсюду — в сельских общинах и городах, университетах, государственных органах власти и даже в семьях — царил раскол. Наступило время сомнений. Но шли годы. Ветер победы подул на знамена Дофина Карла, ставшего королем Карлом VII, показав всем, в чем смысл истории, а точнее, выражаясь языком того времени, на чьей стороне правда. Оглядываясь назад, подданные Карла VII Победоносного ясно видели: англичане хуже, чем просто враги, а во времена доброго короля Карла бургиньоны во главе со своим герцогом были предателями, а арманьяки — "истинными французами".

Если даже не упоминать об авторах писавших во времена Старого порядка, то для историков Третьей республики все было еще более ясно. Хорошая сторона — это Карл VII, Буржский король, восстановивший национальное единство. Хорошая сторона — это Жанна д'Арк, которая придала божественную и народную легитимность Карлу VII, а значит, и тем, кто сделал его Буржским королем, — арманьякам.

Их любимым хронистом был Жан Жувенель дез Юрсен, сын того самого Жана Жувенеля, который будучи по происхождению буржуа