class="p1">Мысли Сержанта принялись метаться, ища выход, ситуация становилась всё серьезнее. Да что ж это такое.

— А как же Самоин? Он разве не свободен?

— Он… — Учитель на миг запнулся, словно что-то в горле застряло, вопли фона тут же усилились, — он куда-то делся, нет его нигде, нужен ты.

Тьма побери, и что же мне прикажете теперь делать?

— Торопись, Сержант, под атакой почти весь северный сектор защиты. Транспорт уже на подлёте.

Замерев, Сержант схватил в кулак мокрые от дождя волосы и с силой дернул, словно намереваясь их вырвать с корнем. Всегда приходится выбирать. Всегда. Не об этом ли выборе твердила Золотце, когда они в последний раз беседовали? Под угрозой заражения посёлки общим населением в сто тысяч человек, и никого нельзя снять с дежурства, ведь могут быть еще прорывы, Учитель ни за что не стал бы беспокоить его сегодня без крайней необходимости. Ну почему в этом мире всегда приходится чем-нибудь жертвовать. И всегда это оказываются близкие тебе люди! Всегда. Сержант уже прекрасно понимал…

Время, кажется, тянется так долго, но когда оно проходит, начинаешь признавать, как же быстро оно летит. Путь был не близок и страшен, но Избранные своих путей не выбирают. Я навеки пришёл в этот мир.

Учитель всё что-то говорил, но внимание Сержанта было приковано к призрачной фигуре, вдруг возникшей поодаль. Человек был едва различим за пеленой ливня, но почему-то казалось, что он почувствовал бы его и в полной темноте — невозможно не узнать свою собственную тень. Закутанная в плащ фигура была словно соткана из водяных струй, воздетые руки молили кого-то, силуэт на фоне блеснувшей молнии четко отложился в памяти. Взгляд, тот самый взгляд, всё тот же взгляд. Это был старший из тех двоих. Призрак из глубин Вечности.

…прекрасно понимал, что выбора-то нет.

Так и не ответив, Сержант оборвал связь и ещё раз отправил на базу корректировку пеленг-сигнала. Вот и весь твой выбор. Вновь сверкнула вспышка, словно взмах меча, обагренного кровью. И взгляд растворился в ярости водной стихии.

Тряхнув головой, Сержант нахмурился, пытаясь сообразить, что же всё-таки произошло за эти кажущиеся теперь эфемерными и нереальными краткие мгновения. Но мысли в голову не шли. Сержант шарахнулся, когда рядом раздался тихий голос Золотца.

— Вот и настал час твоего выбора, о нём я тебе говорила. Жаль, что он был столь интуитивен и, вместе с тем, так неуверен. Но ирны говорят, сделанный выбор — правильный выбор. Пожалеешь ты ещё о нём… но зато тебе больше не придётся выбирать. Горько, однако именно таков был твой долг — долг, больший, чем смерть твоих врагов. Долг перед твоими людьми. Слушай свой голос, избранник. Жаль, что не вышло с тобой как следует поговорить, ибо теперь ты больше не властен быть собой — выбор не даст. Мне пора, не нужна я здесь более. Ксинта’нте — случится, свидимся.

— Золотце, постой, в чём… — но она уже исчезла. Просто исчезла.

А ушла-то, пожалуй, навсегда… и все свои секреты унесла с собой. Прощай, девочка с золотыми волосами. Что же ты всем этим имела в виду?..

Уже забираясь в «блюдце» Сержант заметил отблеск, золотую искру, чиркнувшую по грозовому небу. Это капсула ирна. Тайна приходит и уходит. И нет времени даже подумать. А было ли оно у него когда-нибудь, это время.

Глава II. Прощание. Часть 3

После комфортного, не пересушенного и прохладного воздуха «Инестрава-шестого» настройки климатизационных машин «Лебедя» вызывали у человека, большую часть жизни проведшего в искусственно рециркулированной атмосфере, натуральные приступы агорафобии. Тсауни пусть и не вели вне собственных миров естественный птичий образ жизни, но и закупоренными в консервной банке чувствовать себя не желали, особенно это касалось персональных трансгалов подобного класса.

Тут на борту гулял натуральный морской бриз, со всеми присущими ему солёными ароматами, почти абсолютной влажностью и резкой сменой температурных зон буквально в паре шагов от шлюза. Здесь случайный пассажир имел все возможности ощутить себя если не альбатросом, парящим в вершинах, то по крайней мере шкипером древнего парусника, уверенно попирающим, расставив ноги для остойчивости, палубу собственного корабля.

Благо и своеобразная центростремительная ориентация вектора искусственной гравитации тут тоже качала из стороны в сторону, стоило только начать движение по трубе коридора.

Ксил с сомнением потянула носом. «Лебедь» этот поди тысячу лет как окончательно передан на баланс КГС и потому давно избавлен от необходимости соблюдать любые экологические стандарты летящих, но сути своей не сменил. Он оставался неотъемлемой частью клина, и вне этого контекста не воспринимался. Он был создан летящими для удобства летящих во исполнение приказов летящих и ради реализации планов летящих. Её не желало отпускать невольное чувство, что вот сейчас из-за переборки выскочит разъярённый птах и начнёт ей на плохом свистящем Линия талдычить про правила и уложения Договора. А ещё в её носу неудержимо щипало, будто в воздухе тут до сих пор летали обрывки пинн. Галюцинаторная экзоаллергия, надо же.

В былые времена на борт «Лебедя» людей пускали исключительно в кабинсьютах биологической защиты не ниже третьего класса изоляции. Не из опасений заразить или заразиться — слишком чужда людям была базовая биохимия летящих — а по причине вполне определённой опасности занести с собой на борт устойчивый штамм золотистого стафилококка, который впоследствии может убить другого случайно оказавшегося здесь человека добрый десяток оборотов спустя. Инвазивной флоре здесь ничего не угрожало, она могла свободно размножаться в воздуховодах фактически бесконечно.

В наше время ничего подобного опасаться не приходилось, искусственные фаги стерилизовали любую земную биоту с надёжной гарантией, однако стойкое ощущение того, что она оказалась в отнюдь не предназначенном для людей месте, отпускать её всё никак не желало.

Будто это склеп, а не корабль. Какие ещё тайны скрывают темницы его трюма? Хотя, если подумать, что они могут такого скрывать.

Буквально каждая заклёпка с него была ободрана в момент окончательного списания, остался только инженерный шедевр Тсауни — фрактальный ажур прочного корпуса, спроектированного задолго до того, как был открыт н-фаз. В остальном — всё что Ксил видела теперь вокруг себя, было не более чем относительно точной репликой оригинальной комплектации, попутно приспособленной, по мере возможности, к требованиям человеческой анатомии и физиологии. Всё-таки в среднем люди были и ниже, и тяжелее летящих, а с другой стороны, они куда менее склонны перестраивать собственные тела в угоду ужасам открытого космоса, заведомо нуждаясь в большем комфорте и