Камино Синъичи, который первоначально был мастером на верфях Исикавадзима, создал один из наиболее влиятельных японистских профсоюзов. Совместно с другими представителями консервативного правого крыла, он и его последователи считали политические партии рассадниками коррупции, называли либерализм и демократию обанкротившимися идеологиями загнивающего Запада и стремился построить новый индустриальный порядок, основанный на «единстве императора и подданного», при котором рабочие и капиталисты должны руководствоваться «едиными помыслами и душевными устремлениями, слившись в нераздельное целое»{297}. В результате, надеялись они, труд и управление оставят в стороне свои различия и будут сотрудничать ради повышения производительности и улучшения условий для фабричных рабочих. В противоположность прежним профсоюзам, количество членов которых в процентном отношении к общему числу рабочих постоянно уменьшалось, японистские профсоюзы завоевали поддержку со стороны металлургов и кораблестроителей промышленной зоны вокруг Токио и Иокогамы. Их также поддерживали сталевары Кюсю и транспортные рабочие региона Осака — Кобэ.

Бюрократы из Министерства внутренних дел также страстно желали установления эры «индустриального мира», когда и рабочие, и управляющие сотрудничали бы ради достижения «общественных целей», а не распыляли бы свои силы в «частных схватках» между собой. Эти чиновники, имевшие очень низкий порог терпимости к беспорядкам социального характера, считали, что гармония будет достигнута лишь в том случае, если им удастся подавить воинственность профсоюзов. В то же время следует обеспечить рабочих безопасными условиями труда и достойной зарплатой, чтобы они были готовы подставить свое плечо государству, столкнувшемуся с проблемами. В июле 1938 г. правительство издало указ о создании полуофициальной Промышленной патриотической федерации. Эта федерация, на совет директоров которой значительное влияние оказывали чиновники Министерства внутренних дел, призвала профсоюзы к добровольному самороспуску. Их место должны были занять «дискуссионные советы», состоящие из представителей рабочих и управляющих. В задачи этих советов входило разрешение возникающих споров и кризисных ситуаций. К концу 1939 г. федерация объединяла порядка 19 000 советов, представлявших почти 3 миллиона рабочих. В июле 1940 г. последние профсоюзы были преобразованы в подобные промышленные патриотические ассоциации.

Ичикава Фузаэ, равно как и многие другие феминистки, когда атмосфера 30-х утратила свой либерализм, также пересмотрела свои позиции. Закат политических партий лишил Женскую суфражистскую лигу Ичикава наиболее влиятельных покровителей в правительственных кругах, у которых больше не было необходимости искать голоса избирателей. Будучи убежденной в том, что кампании за расширение политических прав не будут пользоваться большим успехом, Ичикава изменила тактику и попыталась укрепить позицию женщин в японском обществе, добиваясь улучшения положения матерей и детей. Через два месяца после инцидента у моста Марко Поло, семь суфражистских и феминистских организаций откликнулись на призыв властей создать «Объединенный фронт» путем формирования Лиги японских женских организаций, целью которых было «преодоление ситуации, возникшей в результате национального кризиса, и подготовка к восстановительной работе, которая будет необходима по завершении инцидента»{298}. В феврале 1938 г. Ичикава и еще 10 женщин продемонстрировали свое новое отношение к ситуации в стране. Они присоединились к 19 выдающимся национальным деятелям, которые призвали японских женщин поклоняться Солнечной богине в святилище Исэ, почитать императорскую семью, оберегать семейный бюджет от необдуманных трат, быть хорошими соседями, одеваться просто и удерживаться от употребления алкоголя.

Правительство также прибегло к методу кнута и пряника, чтобы побудить Суихэйса к совершению «организационного тэнко». В 1931 г. эта ассоциация отверженных публично выразила свое несогласие с развертыванием боевых действий в Маньчжурии, объявив о своей солидарности с китайскими рабочими и крестьянами. Двумя годами позже она подвергла критике дрейф Японии в сторону фашизма. Реакция Министерства внутренних дел не заставила себя долго ждать. В 1933 г. полиция арестовала более сотни наиболее активных членов организации, а затем власти сыграли на интересах Суихэйса, утроив в промежуток между 1935 и 1937 гг. размеры субсидий, направляемых на решение проблем семей японских отверженных. В ответ на это организация умерила свой оппозиционный пыл и откликнулась на призыв правительства к установлению национального единства. Организация буракумин согласилась «подчиниться духу кокутай и вносить свой вклад в дело процветания нации путем способствования примирению людей». На своем 15-м национальном съезде, состоявшемся в ноябре 1938 г., организация заявила о своей безусловной поддержке воины{299}.

Но никакая другая категория общественных организаций не подвергалась такому жесткому прессингу, какому подверглись представители новых религий. Бюрократы Министерства внутренних дел объявили крестовый поход, чтобы «искоренить дьявольские культы», основным преступлением которых было оскорбление величия. Как можно было судить по таким книгам, как Кокутай но хонги, правительство в 30-е гг. проповедовало официальную ортодоксию, концентрирующуюся вокруг священной особы императора, который выступал одновременно в двух ипостасях — как глава государства и как отец всех жителей Японии. Многие новые религии хотя и не занимали открытых антиимператорских позиций, но тем не менее их доктрины ставили под угрозу центральную позицию особы императора. Противники, например, обвиняли секту Омото в почитании не Солнечной богини, а других божеств. Самым драматическим моментом правительственной кампании против «шарлатанских религий» явились события 8 декабря 1935 г., когда сотни полицейских взяли штурмом штаб-квартиру Омото. При этом было уничтожено здание главного святилища, взорван вспомогательный зал, священные статуи были обезглавлены. Арестованы были почти 1000 членов секты. Спустя 4 года парламент утвердил Закон о религиозных организациях, дававший правительству право распускать любую религиозную организацию, учение которой не соответствует «Императорскому Пути», после чего чиновники быстро подавили все еще сохранявшиеся «новые религии».

Отвращение к социальному беспорядку и стремление «объединить желания людей» вокруг национальных целей побудили чиновников либо подавить, либо склонить к сотрудничеству те организации, которые выступали против политики правительства. Некоторые из этих организаций, в частности секта Омото, предпочли ликвидацию капитуляции, однако большинство просто умерили свои требования, избрали менее радикальные цели или же объявили о самороспуске. Хотя давление со стороны правительства было, вероятно, наиболее важной побудительной причиной для трансформации, но существовал также набор других причин, заставлявших людей и организации менять на противоположные свои политические и социальные взгляды. В некоторых случаях феминистские и рабочие группы видели в сотрудничестве новую возможность для осуществления определенных программ, которые имели для них важность. Национализм также был мощной мотивацией во время поисков путей модернизации Японии. Многие японцы в 30-е гг. считали совершенно естественным то, что интересы нации и императора ставятся выше их собственных интересов. В результате сложился новый образ жизни, в котором предпочтение отдавалось конформизму и послушанию, в то время как политический плюрализм и социальное многообразие эпохи Тайсо полностью отвергались. В конечном итоге переносом акцента на преданность и безоглядную службу государству был порожден практически слепой национализм, который все глубже заталкивал Японию в китайскую трясину и, наконец, швырнул страну в трагическую войну против Соединенных Штатов