Затем, переходя к забавному, я оживляюсь.Бегло напоминаю про утаенные документы, подлоги и ложь, к которой столько разприбегали служащие «Прекрасного дара жизни». Разоблачения их в этом зале былистоль громки и ошеломляющи, что с моей стороны было бы ошибкой тратить на этовремя. Вот главное преимущество столь скоротечного судебного процесса — всеглавные свидетельские показания ещё свежи в памяти. Опираясь на показания ДжекиЛеманчик и статистические выкладки «Прекрасного дара», я мелом рисую на доскеключевые цифры: количество страховых полисов, выданных в 1991 году, числозаявлений на выплату страховки и — на закуску — число отказов. Делаю я этобыстро и столь доходчиво, чтобы меня понял любой пятиклассник. Доводы мои четкии неопровержимы. Некие силы, стоящие у руля компании, разработали и ввели наодин год некую жульническую схему, основанную на поголовных отказах в выплатеположенных по условиям договоров страховых премий. Согласно показаниям Джеки,сделано это было с целью определить объем наличности, который возможноприкарманить за один год. Это дьявольски хладнокровная схема, разработаннаябезмерно жадными до денег людьми, которым абсолютно наплевать на судьбу ДонниРэя и ему подобных.

Заговорив о деньгах, я беру финансовые отчетыкомпании и поясняю жюри, что потратил на их изучение целых четыре месяца, нотак до конца и не разобрался. Вся система бухгалтерского учета поставлена с ногна голову. И тем не менее, согласно даже этой отчетности, денег у «Прекрасногодара жизни» куры не клюют. Я складываю на доске данные о наличности, резервныхфондах и нераспределенной прибыли и подытоживаю — получается четырестасемьдесят пять миллионов. По признаниям руководителей компании, сумма активовсоставляет четыреста пятьдесят миллионов.

Какое же наказание следует вынести такойбогатой компании? Задав этот вопрос, я вижу, как разгораются глаза у присяжных.Им не терпится вынести вердикт!

Я использую старый и избитый прием. Этоизлюбленный ход, к которому прибегают во время судебных процессов многиеадвокаты, и разновидностям его несть числа. И он настолько прост, что неизменносрабатывает наверняка. Я говорю присяжным, что я едва оперившийся, совсем ещёмолодой адвокат, едва свожу концы с концами. Допустим, что, вкалывая засучив рукаваи экономя каждый цент, я сумею через пару лет положить на свой банковский счетдесять тысяч долларов. Я работал не за страх, а за совесть, и хочу сберечь этиденьги. И вдруг случается так, что я срываюсь; например, затеваю драку и ломаюпротивнику нос. Разумеется, я виноват, и должен возместить пострадавшему ущерб,но этого мало — меня ещё следует наказать, чтобы впредь неповадно было.Напомню, все, что у меня есть — это десять тысяч долларов. Какая сумма станетдля меня достаточно поучительной? Один процент — сто долларов? Возможно, этопослужит мне уроком, хотя и едва ли. Конечно, раскошелиться на сотню баксов мневовсе не улыбается, но и слишком долго убиваться из-за такой суммы и рвать насебе волосы я не стану. А как насчет пяти процентов? Достаточен ли штраф вполтысячи долларов, чтобы наказать меня за чей-то сломанный нос? Или да, илинет. А десять процентов? Готов держать пари, что, расставшись с тысячью баксов,я получу двойной урок. Во-первых, искренне раскаюсь в содеянном. А во-вторых —изменюсь.

Так как же вы накажете «Прекрасный дар жизни»?Так же, как наказали меня или моего соседа? Посмотрите на совокупность активов,которыми владеет эта страховая компания, подсчитайте, сколько у неё наличности,и наложите такой штраф, который их основательно проучит, но не разорит. Нечегожалеть эти огромные корпорации. Они ни чем не лучше других.

Я говорю присяжным, что окончательное решениенаходится в их руках. Да, мы подали иск на десять миллионов долларов, но этицифры ни к чему не обязывают. Вынесите любой вердикт, который кажется вамсправедливым, я же не вправе предлагать сумму.

Я заканчиваю, благодарно улыбаюсь присяжным,но в последний миг как бы спохватываюсь и добавляю, что если они остановят«Прекрасный дар жизни» сейчас, то вскоре сами могут стать его жертвами.Несколько человек кивают мне, несколько улыбаются, другие разглядывают цифры надоске.

Я прохожу к своему столу. Дек пялится на меняиз угла, осклабившись во весь рот. Купер Джексон, примостившийся сзади,показывает большой палец. Я усаживаюсь рядом с Дот и с остановившимся сердцемжду выступления великого и несравненного Лео Ф. Драммонда.

* * *

Для начала он вскользь извиняется за своеповедение во время процедуры выбора присяжных. Встал, дескать, не с той ноги,но теперь раскаялся и хочет, чтобы ему верили. Дальше он тем же покаянным тономговорит о своем клиенте — одной из старейших и наиболее уважаемых страховыхкомпаний Америки. Да, его клиент совершил ошибку. Грубую ошибку. И не одну.Письма об отказе в выплате страховки были не только бездушными, но и простооскорбительными. Тут его клиент допустил серьезную промашку. Но можно ли судитьего столь строго? Ведь в компании служит более шести тысяч человек, ипроконтролировать их всех просто немыслимо. И все же факт остается фактом:ошибки совершены.

Он развивает эту тему в течение несколькихминут, отчаянно пытаясь доказать, что ошибки эти носят случайный, а вовсе непреднамеренный характер. Он на цыпочках обходит такие скользкие вопросы, какподложные руководства, утаенные документы и искаженные факты. Это для Драммонда— минное поле, от которого надо держаться подальше.

Он признает: да, страховку следоваловыплатить, причем в полном объеме. Все двести тысяч долларов. Это мужественныйшаг, и присяжные оценивают его по достоинству. Драммонд пытается их умаслить, издесь он на верном пути. Но теперь — о конкретных размерах возмещения ущерба.Драммонд поражен моим предложением выплатить Дот Блейк компенсацию в размеренескольких процентов от суммарных активов компании. Это просто неслыханно! Да икакой в этом смысл? Он ведь признал, что его клиент совершил ошибку. Виновныеуже понесли заслуженное наказание — их уволили. «Прекрасный дар жизни» нетолько покаялся в грехах, но и исправил содеянное.

Зачем же в таком случае выносить столь суровыйвердикт? Незачем, совершенно незачем.