— Я здесь не останусь, — с трудом ворочаяязыком, бормочет Келли.

— Куда же тебе деваться? — спрашиваю я.

У Робин уже готов ответ.

— В центре, куда я её сегодня возила, намрассказали о специальном приюте для женщин, подвергшихся насилию. Это потайноеубежище, которое не числится ни в телефонных книгах, ни в прочих справочниках.Оно расположено в черте города, но о нем никто не знает, только слухи из уст вуста передаются. Там пострадавшие женщины находятся в полной безопасности. Новот только день проживания стоит сотню баксов, так что Келли может пробыть тамвсего неделю. У меня таких денег нет.

— И ты согласна укрыться там? — обращаюсь я кКелли. Она с трудом кивает.

— Хорошо. Завтра я отвезу тебя туда.

Робин облегченно вздыхает и удаляется на кухнюза карточкой с адресом приюта.

— Покажи, что у тебя с зубами, — прошу яКелли.

Она послушно открывает рот. Как она нистарается, мне видны только передние зубы.

— Остальные тоже целы? — спрашиваю я.

Она снова кивает. Я прикасаюсь к повязке надзаплывшим глазом.

— Сколько швов?

— Шесть.

Я нагибаюсь ещё ниже и шепчу ей на ухо.

— Больше этому никогда не бывать — поняла?

Она кивает и шепчет в ответ.

— Обещаешь?

— Да.

Робин возвращается, снова садится рядом сКелли и вручает мне карточку. Затем произносит:

— Послушайте, мистер Бейлор, в отличие от вас,я Клиффа знаю хорошо. Он и так невменяемый, но, напившись, становится опаснеегремучей змеи. Будьте поосторожнее.

— Не беспокойтесь.

— Вполне возможно, что он и сейчас внизукараулит.

— Я его не боюсь, — отрезаю я. Затем встаю иснова целую Келли в лоб. — Утром же я подготовлю бумаги на развод, а потом затобой заеду. У меня грандиозный процесс, но завтра я уже освобожусь.

Робин провожает меня до дверей, и мыпрощаемся. Я выхожу на лестничную клетку, дверь закрывается и я слышу, какзвенит цепочка и поворачивается ключ.

Уже почти час ночи. На улице свежо ипрохладно. В темноте никто не таится.

Понимая, что все равно не засну, я качу прямов контору. Оставляю машину на тротуаре под самым окном своего кабинета и рысьюмчусь к дверям. После наступления темноты разгуливать в этом районенебезопасно.

Запираю за собой двери и поднимаюсь в контору.Как ни ужасно это звучит, но развод это дело плевое; по крайней мере, вюридической части. Я начинаю печатать заявление на машинке — с непривычки этонепросто, — но меня подхлестывает внезапно замаячившая цель. Тем более — итеперь я в это искренне верю, — то речь идет о жизни или смерти.

* * *

В семь утра меня будит Дек. Шел уже пятый час,когда навалилась усталость, и я заснул прямо на стуле. Дек в ужасе от моегопомятого вида и совершенно не понимает, что помешало мне выспаться всласть, какмы условились накануне.

Я описываю ночные события, и Дек закипает отвозмущения.

— До твоего выступления меньше двух часов, аты всю ночь занимался идиотским разводом?

— Не волнуйся, Дек, все обойдется.

— А почему ты ухмыляешься?

— Мы надерем им задницу, старина. «Прекрасномудару» крышка!

— Нет, я знаю, почему ты улыбаешься — меня непроведешь. Ты наконец девчонку заполучил.

— Не говори ерунду. Где мой кофе?

Дек испуганно вздрагивает. В последние дни онпревратился в комок нервов.

— Сейчас принесу, — роняет он через плечо,покидая кабинет.

Заявление на расторжение брака со всеминеобходимыми бумагами лежит передо мной на столе. Судебный исполнитель вручитКлиффу повестку прямо на службе, поскольку застать его дома может бытьнепросто. В заявлении я требую, чтобы Клиффу в судебном порядке было запрещеноне только преследовать Келли, но даже добиваться встречи с ней.

Есть у адвоката-новичка одно колоссальноепреимущество — все ожидают, что у меня от страха должны все поджилки трястись.Присяжные прекрасно знают, что это мое первое дело. Я молод и зелен. Чудес отменя не ждут.

И с моей стороны было бы ошибкой играть не всвою игру. Возможно, когда-нибудь позже, когда мои виски поседеют, голособретет медоточивость, а за плечами останется опыт сотен судебных баталий, я ибуду выступать перед присяжными с искрометным блеском. Но не сегодня. Сегодняперед ними предстанет просто Руди Бейлор, запинающийся от волнения молокосос,которому до смерти нужна их поддержка.

И вот я стою перед ложей присяжный, мне боязнои одиноко, но я пытаюсь взять себя в руки. Что говорить — я знаю, ибо говорилэто уже сотни раз. Важно только, чтобы речь не звучала заученно. Начинаю я сослов, что для моих клиентов сегодняшний день особенный, ибо им впервыепредставилась возможность добиться справедливости от «Прекрасного дара жизни».И понятия «завтра» для них не существует, поскольку другого судебного процессаи других присяжных в их жизни уже не будет. Я прошу присяжных ещё раз подуматьпро то, что пришлось вынести Дот Блейк. Я немного, стараясь не перегнуть палку,говорю о Донни Рэе. Я прошу присяжных попытаться представить, каково это —медленно и мучительно умирать, сознавая, что существует спасительное лечение,на которое ты имеешь полное право. Говорю я медленно и искренне, тщательновзвешивая слова и вижу: они находят отклик. Речь моя звучит спокойно, взоробращен к лицам двенадцати человек, которые совсем скоро вынесут решение.

Я напоминаю условия страхового полиса, неслишком вдаваясь в подробности, и вкратце возвращаюсь к проблеме трансплантациикостного мозга. Я подчеркиваю, что защита так и не представила аргументов,опровергающих доводы доктора Корда. Этот метод давно перешагнул рамкиэксперимента, и скорее всего позволил бы спасти жизнь Донни Рэя.