Хотя Дионисий создал великий город, мощную армию и флот и крупную империю, сплоченного государства ему построить не удалось. Заполнив Сиракузы смешанным населением, он лишил город единства, необходимого для полиса, и заменил кровные узы общими узами политического рабства. Как он ни старался узаконить свою власть, объявляя себя освободителем, сохранив некоторые конституционные нормы и чеканя на своих монетах название Сиракуз или символ Сицилии, triskeles[59] (фото ХПж), греки из Сиракуз и подчиненных государств не примирились с потерей политической свободы. Империю Дионисия связывали лишь стальные кандалы, которые он выковал, манипулируя людьми и деньгами. Успехи Дионисия были его личными успехами. У него почти не было советников и друзей, он жил в страхе перед предательством, сместил своего брата Лептина и изгнал своего сторонника, историка Филиста. Опору своему режиму он искал за морем – в Спарте, греческом государстве-тиране, и в Афинах, когда возродилась их морская мощь. В Греции Дионисий пытался воплотить свои амбиции, над которыми насмехались его враги, – стать признанным трагиком. На Олимпийском празднике 384 г. его стихи были публично осмеяны, но поэт, гостивший при его дворе, назвал их трагическими.

Возможно, ради компенсации этой неосуществленной мечты Дионисий воздвигал себе статуи в образе Диониса, бога трагедии. Но в итоге афинский народ удовлетворил его амбиции, даровав ему афинское гражданство и присудив первое место на Дионисийском празднике в 367 г.

Какими бы ни были достоинства его трагедий, политические достижения Дионисия вызывали в Греции большой интерес. Сиракузы посещали Платон и Аристипп, чтобы изучить этот пример единоличного правления, и оба жестоко пострадали от Дионисия. Лисий, выступая на Олимпийском празднике в 384 г., призывал греков объединиться и освободить Сицилию. Исократ, не питавший иллюзий о характере правления Дионисия, провозглашал его спасителем эллинизма и призывал его объединить Грецию против персов.

Великой заслугой Дионисия было, без сомнения, то, что он сумел спасти греческую Сицилию от карфагенского завоевания, – не всякому на его месте это удалось бы. Однако его ни в коем случае нельзя считать идейным защитником эллинизма. Он без колебаний прибегал к услугам сикелов, луканцев и иллирийцев для разрушения греческих государств и охранял свои владения с помощью кампанских, иберийских и галльских наемников. Антипатия между греками и карфагенянами была лишь одним из конфликтов, которым он воспользовался для завоевания власти. Он настраивал бедных против богатых, рабов против хозяев, наемников против граждан, вплоть до того, что вынуждал вдов своих жертв выходить замуж за своих фаворитов, и эксплуатировал вражду дорийцев и халкидян, греков и сикелов, а также отдельных государств друг к другу. Способствуя революциям и переселяя целые города, он подрывал не только материальную основу многочисленных полисов, но и их мораль. Наделяя правами рабов и создавая поселения наемников, он строил национально неоднородное государство, явно снижавшее стандарты эллинизма. Личный пример Дионисия был сугубо отрицательным: он отличался вероломством, мстительностью и жестокостью и не признавал ни светских, ни религиозных ограничений. Если его армии спасли греческую Сицилию от завоевания, то своими политическими методами он причинил ей больше вреда, чем какой-либо иной сицилиец.

Однажды поздно вечером в декабре 379 г. семеро фиванских изгнанников, смешавшись с группой работников, незаметно вошли через ворота в Фивы. Их вождь Мелон замышлял заговор совместно с Филлидом, секретарем трех фиванских полемархов. В тот вечер полемархи отмечали окончание своей годичной службы вином и пиршеством; под конец пирушки Филлид впустил семерых изгнанников, переодетых женщинами. Мелон и его товарищи убили полемархов. В ту же ночь они застали врасплох и убили Леонтиада и других проспартанских вождей, а к рассвету их сторонники в городе вооружились. Одновременно группа изгнанников во главе с Эпаминондом и Горгидом прибыла с аттической границы; вслед за ними пришел афинский отряд под командованием двух афинских полководцев, посвященных в заговор. Во время столкновений первой ночи командир спартанского гарнизона в Кадмее, насчитывавшего 1500 человек, отправил в Спарту донесение. Теперь же он принял решение (за которое впоследствии был казнен) покинуть Фивы на условиях свободного прохода. В Мегаре он встретил спешивших на выручку спартанцев. Командовавший ими юный царь Клеомброт прошел по северной Мегариде, обогнув границу Аттики, где отряд афинян во главе с Хабрием занимал Элевтеры, и по перевалу над Платеей вышел в Беотию. Соединившись со спартанским гарнизоном в Феспиях, он вступил на территорию Фив, но, попытавшись атаковать город, вскоре отступил, преодолев тяжелый путь вдоль побережья из Кревсиса в Эгосфену (см. рис. 19). Однако треть армии осталась в Феспиях под командованием спартанского офицера Сфодрия, получившего недвусмысленный приказ изолировать Фивы: похоже, Клеомброт надеялся, что фиванцы вскоре образумятся, а Афины серьезно задумаются, прежде чем вмешиваться.

Спартанская демонстрация силы переполошила Афины. Когда Клеомброт обошел стороной отряд Хабрия в Элевтерах, афиняне выказали свой нейтралитет, приговорив к смерти двух полководцев, поддержавших изгнанников. Несомненно, Афины предоставили бы фиванцев своей судьбе, если бы Сфодрий и его армия неожиданно не появились на рассвете на Фриасийской равнине между Элевсином и Афинами; она разграбила дома и вернулась в Феспии. Сфодрий наверняка собирался захватить Пирей и угрожать Афинам. В то время считалось, что Сфодрий либо действовал по приказу Клеомброта, либо его подкупили фиванские вожди, но вполне вероятно, что Сфодрия на повторение подвига Фебида, в мирное время захватившего Кадмею, подвигли личные амбиции. Спартанские послы, которые в то время находились в Афинах, заверили афинян, что он действовал самовольно и будет казнен. Но хотя Сфодрий ослушался приказа из Спарты и не явился на суд, он был оправдан благодаря влиянию Агесилая. Такое вопиющее попрание международных норм привело к заключению афинско-фиванского союза. Афины решили отправить армию в 5 тысяч пехотинцев и 200 всадников под командованием Хабрия на помощь защитникам Фив.

Спартанцы доверили ведение войны Агесилаю. Он решил обрушить массированный удар на Фивы. Одним из его мотивов была личная ненависть к этому городу; но в то же время он понимал, как важно помешать Фивам восстановить Беотийскую лигу, которая в начале века обладала сильной армией в 11 тысяч гоплитов и 1100 всадников, и надеялся захватом Фив изолировать Афины, после чего разгромить их. Ради этой решающей кампании он реорганизовал систему военной разверстки, которой были обложены сухопутные государства Спартанского союза. За каждую из десяти армейских групп отвечал один из регионов: два региона составляли Аркадию, по одному – Лакедемонию, Элиду, Ахею, Коринф и Мегару, малые государства северо-восточного Пелопоннеса, Акарнанию, Фокиду и Локриду и, наконец, государства Халкидики. Каждый регион мог по желанию давать деньги вместо солдат, и эти деньги Спарта могла платить наемникам, которые были особенно ценны для круглогодичной службы в качестве гарнизонных войск. В конце 378 г. Агесилай вторгся в Беотию с полуторатысячным отрядом конницы и более чем 18 тысячами гоплитов – если считать одного всадника за четырех гоплитов, эти силы были эквивалентны примерно 25-тысячной армии и, вероятно, представляли собой пять шестых полного призыва, так как Спарта отправила на войну пять из своих шести регулярных бригад (morai). Собираясь дать решающее сражение на равнине, Агесилай был уверен в успехе, но оказалось, что фиванцы и афиняне заняли сильные оборонительные позиции, подготовленные ими на кряже около Фив. Агесилай был не готов к штурму этой позиции, так как спартанцы славились неумением атаковать подобные оборонительные рубежи, к тому же на него произвела впечатление отличная дисциплина наемников Хабрия. Кроме того, он был встревожен недовольством среди собственных союзных войск. Поэтому он опустошил фиванские земли и отступил, оставив гарнизоны в некоторых беотийских городах, чтобы не давать покоя Фивам. В 377 г. он снова вторгся в Беотию с той же самой армией, опустошил страну еще больше, но не сумел навязать решающее сражение. В 376 г., когда Агесилай был болен, Клеомброт не смог преодолеть перевалы на горе Киферон. Беотии больше не угрожало вторжение, и Фивы могли справиться со спартанскими гарнизонами поодиночке.