Столбовой отец мой

дворянин,

кожа на руках моих тонка.

Может,

я стихами выхлебаю дни,

и не увидав токарного станка…

(Маяковский В. В. Прошение на имя…).

Ст. 1112 тома IX Свода законов Российской империи чётко определяла дату причисления к столбовому дворянству: «Сроком исчисления столетия, присвояющим право на внесение дворянских родов в шестую часть родословной книги, принимается время издания дворянской грамоты, 21 апреля 1785 года». VI часть закона назвалась «Древние благородные дворянские роды».

В России столбовое дворянство — это не привилегия, а честь. Похоже, что в этом случае родовое отношение к личной доблести и верности идеалам сыграло с Маяковским не самую лучшую роль. Его служение — быть революционером, это не измена своему классу, а совершенно искреннее стремление быть полезным своей стране в самый тяжёлый, переломный период. Как справедливо заметил писатель Д. Л. Быков: «Из дворян и получаются лучшие революционеры: они бескорыстны».

Однажды присягнув мировой революции и коммунизму, он навсегда остаётся их верным солдатом, чуждым славословию и компромиссам. Во всяком случае, мне очень трудно себе представить у Владимира Маяковского такое стихотворение:

Если б меня наши враги взяли

И перестали со мной говорить люди,

Если б лишили меня всего в мире:

Права дышать и открывать двери

И утверждать, что бытие будет

И что народ, как судия, судит, —

Если б меня смели держать зверем,

Пищу мою на пол кидать стали б, —

Я не смолчу, не заглушу боли,

Но начерчу то, что чертить волен,

И, раскачав колокол стен голый

И разбудив вражеской тьмы угол,

Я запрягу десять волов в голос

И поведу руку во тьме плугом —

И в глубине сторожевой ночи

Чернорабочей вспыхнут земле очи,

И — в легион братских очей сжатый —

Я упаду тяжестью всей жатвы,

Святостью всей рвущейся вдаль

клятвы —

И налетит пламенных лет стая,

Прошелестит спелой грозой Ленин,

И на земле, что избежит тленья,

Будет будить разум и жизнь Сталин.

Эти «волшебные» строки Осип Мандельштам написал в 1937 году, незадолго до своего второго ареста. По мнению некоторых исследователей его творчества, это — одно из лучших его стихотворений, не бездарная ода «гиганту, сменившему Ленина на пролетарской вышке», и не просьба о прощении от человека, который хорошо знает, что такое ночные допросы, тюрьма и ссылка. С «перепуганной душой» такого не напишешь. Со страху на допросе можно назвать всех, кому читал своё на редкость бездарное стихотворение «о кремлёвском горце». Нет, здесь всё искренне, со слезой…

В. Сталин, К. Е. Ворошилов на квартире А. М. Горького

Эпический цикл из трёх поэм «Сталин» написал вечный оппонент Маяковского, плохой поэт и хороший переводчик Георгий Шенгели, рукопись направил своему земляку Лаврентию Берии с просьбой лично доложить вождю.

Пьесу «Батум» о героической революционной молодости товарища Сталина написал ещё один «заклятый друг» Маяковского — Михаил Булгаков. Спектакль, поставленный по ней, был запрещён ещё до его премьеры, Иосиф Виссарионович посчитал театральную постановку о себе проявлением партийной нескромности. При всём уважении к Михаилу Афанасьевичу драматическое повествование о начинающем революционере, который «уже тогда» выглядел как масштабная фигура, особенно на фоне ничтожного императора (он тоже есть в пьесе), — это абсолютная, конъюнктурная дрянь.

В ЦК ВКП(б) настойчиво советовали Максиму Горькому написать художественную биографию Иосифа Виссарионовича — не в масштабе «Жизни Клима Самгина», конечно, немного проще. «Буревестник революции» вынужден делать невероятные кульбиты для того, чтобы отбиться от оказанной ему чести. Это ему удаётся, слава Богу, — биографию «отца народов» в итоге написал Анри Барбюс.

В определённый период правильные выводы из внутриполитической ситуации успевает сделать Борис Пастернак, что позволило ему на короткое время стать респектабельным, то есть обеспеченным советским литератором. Николай Бухарин, после изгнания из Политбюро назначенный начальником Научно-исследовательского центра ВСНХ СССР, в своём докладе на первом съезде советских писателей «О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР» сказал о нём: «Пастернак оригинален… В этом его сила, потому что он бесконечно далёк от шаблона, трафаретности, рифмованной прозы… таков Борис Пастернак, один из замечательнейших мастеров стиха в наше время…», далее процитирует стихотворение Эдуарда Багрицкого «Разговор с комсомольцем Н. Дементьевым»:

Справа наган

Да слева шашка,

Цейсс посерёдке,

Сверху фуражка…

А в походной сумке —

Спички и табак,

Тихонов,

Сельвинский,

Пастернак.

Пастернак писал письма Сталину и, как многие, прислал ему свою книгу — сборник переводов грузинской лирики — в подарок, искренне благодарил за освобождение мужа и сына Анны Ахматовой из тюрьмы. Вот и издавался каждый год, его произведения включены в план ГИЗ, хотя по своей идеологической направленности и революционному пафосу они очевидно далеки от «Левого марша» и «Стихов о советском паспорте».

9 сентября 1940 года в ЦК ВКП(б) состоялось совещание «В связи с вопросом о фильме „Закон жизни“ Авдеенко А. О.» Поводом для такого представительного обсуждения стал выход кинофильма, посвящённого будням студенческой молодёжи, снятый по сценарию Александра Авдеенко.

Одним из участников совещания был поэт, переводчик и соратник Владимира Маяковского по футуристическому движению Николай Асеев:

«Асеев: Товарищи, я первый раз в Центральном Комитете партии, и первый раз мне так немного волнительно, потому что я первый раз в Центральном Комитете, я хочу сказать то, что является существенным по моему мнению в этом деле.

Случай с т. Авдеенко, мне кажется, очень характерный случай и в смысле того, что его так жестоко колотят, и в смысле того, откуда это произошло. Я не побоюсь сказать, несмотря на то что не знаю, как это будет принято, но я всё равно скажу, что это приводит к враждебной репутации, которая у нас иногда создаётся. Тов. Авдеенко меня простит, но я скажу. Мы с ним года два тому назад отдыхали в Ялте. Он мне сказал, что написал замечательное произведение. Он сказал, что редактор ещё не правил, но произведение замечательное. Тов. Авдеенко рассчитывал, что после правки редактора с него уже снимается всякая ответственность. Расчёт на то, что кто-то ещё поправит, что кто-то тебя поддержит, — это погоня за славой. Если человек один раз что-либо хорошо написал, его похвалили, то уже везде и всюду его начинают хвалить. Нет такого положения, чтобы человека покритиковали, друг другу улыбаются, пожимают руки.

Я буду