У Артура Лестренджа было немало преемников, и с ними ее ужене разбирал смех. О, я прошла немалый путь после той достопамятной ночи. Тольковот вопрос — продвинулась ли хоть на шаг? Это очень приятно, когда у тебя естьмужчина, и к черту рассуждения Дэна о том, что мужчина должен бытьодин-единственный. Я не собираюсь связать себя с одним-единственным, а потомуне стану спать с Лионом — нет, ни за что. Слишком многое от этого изменится, ия потеряю друга. А друг мне нужен, необходим, без друга я не могу. Мне надосохранить его, как я сохранила Дэна, пусть рядом будет мужчина, которыйфизически ничего для меня не значит.

Собор этот мог бы вместить двадцать тысяч молящихся, так чтотесно не было. Нет в мире другого храма божьего, в создание которого вложили быстолько времени, и раздумий, и гения; перед ним бледнеют языческие творениядревних. Да, при сравнении они кажутся ничтожными. Столько любви, столькотрудов. Базилика Браманте, купол Микеланджело, колоннада Бернини. Они прославляютвеличие не только Бога, но и Человека. Глубоко под этим confessio[18],в крохотной каменной усыпальнице, погребен сам святой Петр; здесь короноваликогда-то Карла Великого. Чудится, эхо давно отзвучавших голосов еще дышит впотоках льющегося снаружи света, давно неживые пальцы еще гладят бронзу лучейпозади главного алтаря и ласкают бронзовые витые колонны baldacchino[19].

Он лежит ниц на ступенях точно мертвый. О чем он думает?Быть может, его мучит неуместная в этот час боль оттого, что не приехала мать?Кардинал Ральф посмотрел сквозь слезы и понял — боли сейчас нет. Больно былопрежде, да, конечно; без сомнения, больно будет потом. Но сейчас боли нет. Всев мальчике сосредоточено на этой минуте, на чуде. И все его существо полноБогом. Сегодня единственный, неповторимый день в его жизни, и только одно важно— дать священный обет, всю жизнь и душу свою посвятить Богу. Вероятно, ему этопо силам, но многим ли это по-настоящему удалось? Только не кардиналу Ральфу,хотя он и поныне помнит, каким священным восторгом полон был он сам в часпосвящения. Он страстно пытался отдать всего себя — и, однако, нечто утаил.

Нет, мое посвящение было не столь возвышенным, но в этоммальчике я все переживу заново. Он — истинное чудо, ведь это поразительно: онпровел среди нас столько лет и, наперекор всем нашим страхам за него, не нажилни одного недоброжелателя, не то что врага. Он всеми любим и всех любит. Ниразу ему не приходило в мысль, что это — редкий, исключительный случай. А ведькогда он попал к нам впервые, он был не столь уверен в себе; это мы дали емууверенность, и, пожалуй, в этом наше оправдание. Многих здесь посвятили вдуховный сан, тысячи и тысячи пастырей вышли из этих стен, но с ним всепо-иному. О Мэгги! Ну почему ты не приехала, почему не увидишь, какой дарпринесла ты Господу — дар, какого не мог принести я, потому что я сам отданГосподу? И наверно, потому-то он сегодня избавлен от боли. Потому что сегоднямне дана сила принять его боль на себя, избавить его от страдания. Я плачу егослезами, я скорблю вместо него. Так и должно быть.

Потом Ральф обернулся, посмотрел на дрохедских, они сиделибок о бок, на всех темные, непривычного здесь вида костюмы. Боб, Джек, Хьюги,Джиме, Пэтси. Свободный стул — Мэгги нет, потом Фрэнк. Единственная женщина изсемьи Клири — Джастина, пламя волос притушено черным кружевным шарфом. Рядом снею Лион. И полно незнакомых, но они всей душой разделяют сегодня чувства тех,кто приехал из Дрохеды. А для него сегодня все по-особенному, сегодня у негодень необычайный. Едва ли не такое чувство, словно он отдает родного сына.Ральф улыбнулся, вздохнул. Что-то испытывает сейчас Витторио, посвящая Дэна всан?

Быть может оттого, что ему сегодня так мучительно не хваталоматери, на торжественном приеме, который устроили в его честь кардинал Витториои Ральф, Дэн постарался прежде всего перекинуться хотя бы несколькими словами сДжастиной. В черной сутане, с белоснежной полосой над глухим черным воротом, онпросто великолепен, подумала сестра; и, однако, ничуть не похож на священника.Скорее на актера в роли священника; но это пока не заглянешь ему в глаза. А вглазах и вправду какое-то внутреннее сияние, что-то его преображает, ипонимаешь — он не просто очень красив, он единственный, другого такого нет.

— Ваше преподобие отец О'Нил, — сказала Джастина.

— Я еще с этим не освоился, Джас.

— Легко понять. У меня никогда в жизни не было такогочувства, как сейчас в соборе святого Петра, а уж каково это было для тебя — ипредставить не могу.

— Ну, наверно можешь, где-то внутри. Если б совсем немогла, из тебя не вышла бы такая прекрасная актриса. Но у тебя, Джас, это идетот подсознания, а в сознание прорывается только тогда, когда тебе самой нужновсе осмыслить.

Они сидели вдвоем на диванчике в дальнем углу, никто неподходил и не мешал им.

Помолчав, Дэн сказал:

— Я так рад, что и Фрэнк приехал. — Фрэнк в этуминуту оживленно разговаривал с Лионом, никогда еще племянник и племянница невидели его таким. — У меня есть знакомый старик священник, давний беженециз Румынии, — продолжал Дэн, — он как-то совсем по-особенному говоритиногда о человеке «несчастный», с таким состраданием… Не знаю почему, но явсегда так говорю себе про нашего Фрэнка. А правда, Джас, почему это?

Но Джастина не признавала никаких уступок и обходов, еепоглощало самое главное.

— Я готова убить маму! — сказала она сквозьзубы. — Как она смела так с тобой поступить!

— Что ты, Джас! Я ее понимаю. И ты попробуй понять.Если бы это со злости или в отместку, мне стало бы горько, но ты же ее знаешьне хуже меня, ты и сама понимаешь, ничего такого нет. Я скоро съезжу в Дрохеду.Поговорю с ней, и тогда все объяснится.

— Наверно, сыновья терпеливей относятся к своимматерям, чем дочери. — Губы Джастины печально искривились, она пожалаплечами. — Наверно, даже лучше, что я предпочитаю жить сама по себе, затоникому не навяжу себя в качестве мамаши.

В обращенных на нее синих глазах светилась бесконечнаядоброта и нежность; Джастина ощетинилась: уж не вздумал ли Дэн ее жалеть?!

— Почему ты не выходишь замуж за Лиона? — вдругспросил он.

Она так и ахнула, даже рот раскрыла. Ответила растерянно:

— Он мне не предлагал.

— Только потому, что думает — ты откажешь. Но это можноуладить.

Не подумавши, она ухватила его за ухо, совсем как в детстве.

— Только попробуй, преподобный балда! Держи язык зазубами, слышишь? Я Лиона не люблю!!! Просто он мой друг, и я хочу, чтоб оноставался мне другом. Только посмей хоть свечку за это поставить, и вот честноеслово, я сяду, скошу глаза и прокляну тебя, — помнишь, когда-то этоколдовство тебя до смерти пугало?