— Ничего не выйдет, — еле выдохнула она. —Ничего из этого не выйдет, Ливень.

Сбросила туфли, наклонилась, подхватила их и пустиласьбежать, и через три секунды этого мягкого стремительного бега уже не сталослышно.

А он вовсе не собирался ее догонять, хотя она, видно, этогоопасалась. Саднили разодранные в кровь запястья. Он промокнул их по очерединосовым платком, пожал плечами, спрятал покрытый пятнами платок и постоял,прислушиваясь к боли. Немного погодя вынул портсигар, закурил и медленно пошелпо улице. Ни один встречный не догадался бы по его лицу о том, что он чувствуетв эти минуты. Все, чего он желал, к чему стремился, было уже в руках — и вотпотеряно. Глупая девчонка. Когда она, наконец, повзрослеет? Все чувствовать, навсе откликнуться — и от всего отказаться…

Но он был по натуре игрок, из тех, что умеют и проигрывать,и выигрывать. Долгих семь лет он выжидал, прежде чем на посвящении Дэна ощутилв ней перемену и решил попытать счастья. И, видно, поторопился. Ну, ничего. Всеможет еще обернуться по-другому — завтра или, при нраве Джастины, через год,через два. Что-что, а сдаваться он не намерен. Надо только быть начеку, иоднажды счастье ему улыбнется.

Внутри у него все дрожало от беззвучного смеха: безмозглаябелобрысая болтливая сорокалетняя бочка! Непонятно, отчего это сорвалось сязыка, разве только потому, что давным-давно эти слова сказала ему бывшая жена.У таких, мол, всегда бывают камни в печени. Она и сама страдала от этих камней,бедная Аннелиза, а впрочем, ей-то было все пятьдесят, и она темноволосая, худаяи на диво сдержанная — замкнута, запечатана наглухо, точно джинн в бутылке.Чего ради я сейчас думаю об Аннелизе? Кампания, которую я терпеливо вел стольколет, закончилась провалом, и я преуспел не больше, чем бедняжка Аннелиза. Ну,ничего, фрейлейн Джастина О'Нил! Поживем — увидим.

В окнах дворца горит свет; надо подняться, поговоритьнесколько минут с кардиналом Ральфом, с виду он очень постарел. Явно нездоров.Пожалуй, надо бы его убедить показаться врачам. У Лиона защемило сердце, но неиз-за Джастины — она молода, впереди еще довольно времени. Из-за кардиналаРальфа, на глазах у которого принял сан его родной сын, а он об этом неподозревает.

Было еще рано, в вестибюле гостиницы полно народу. Джастина,уже в туфлях, торопливо прошла к лестнице, наклонив голову, взбежала наверх.Несколько минут дрожащими руками рылась в сумочке, не находя ключа, думала уже,что надо будет спуститься к портье, опять выдержать взгляды всей этой толпы. Ноключ оказался в сумке, она его заметила, должно быть, только на двадцатый раз.

Наконец-то она у себя в номере, ощупью добрела до кровати,села на край, понемногу стала собираться с мыслями. Уверяла себя, что полнаотвращения, возмущена, разочарована; мрачным неподвижным взглядом уставилась начетырехугольник слабого света — ночное небо в окне; хотелось ругаться, хотелосьплакать. Никогда уже не будет по-прежнему, и это трагедия. Потерян самыйблизкий друг. Предательство.

Пустые, лживые слова; внезапно она поняла, почему такперепугалась, убежала от Лиона, будто он не поцеловал ее, а покушался наубийство. Это настоящее! Такое чувство, словно наконец-то она дома, а она нежелает возвращаться домой — и не желает связывать себя любовью. Дом — этотупик, и любовь — тупик. Больше того, хотя признание это достаточноунизительно: пожалуй, она и не умеет любить. Будь она на это способна, ужнаверно раз-другой осторожность ей изменила бы; уж наверно хоть раз-другой вней шевельнулось бы чувство посильней, чем снисходительное расположение к ее неслишком многочисленным любовникам… Джастине сейчас и в голову не пришло, что неслучайно она выбирала любовников, ничуть не опасных для ее независимости, ккоторой она сама себя приучила и с которой прочно свыклась, и уже считала,будто это у нее от природы. Впервые в жизни ей не на что опереться, не с чем сравнивать.Ничто в прошлом не утешает, ни разу там не вспыхнуло сильное, глубокое чувство— в ней ли самой или в ком-нибудь из этих мимолетных, как тени, любовников. Непомогают и воспоминания о Дрохеде, ведь там она тоже всегда от всехотгораживалась.

Правильно, от Лиона непременно надо было сбежать. Сказать«да», отдать себя в его власть, а потом видеть, как он убедится, насколько онанесостоятельна, и отшатнется? Невыносимо! Он поймет, какая она на самом деле, иэто убьет его любовь. Невыносимо — согласиться и под конец быть отвергнутой рази навсегда. Куда лучше отвергнуть самой. Так, по крайней мере, не пострадаетгордость, а гордости в Джастине ничуть не меньше, чем в ее матери.

Никогда, никогда Лион не должен узнать, какая она на самомделе, под маской дерзкого легкомыслия.

Он влюбился в ту Джастину, какую видит; она ведь не давалаему случая заподозрить, какое море сомнений скрывается под легкомысленнойвнешностью. Это подозревает — нет, знает — только Дэн.

Она низко наклонилась, прижалась лбом к прохладному ночномустолику, по лицу ее струились слезы. Вот потому-то она так любит Дэна. Он знаетнастоящую Джастину и все равно ее любит. Помогают и кровные узы, и вся ихжизнь, столько общих воспоминаний и сложностей, горестей и радостей. А Лион —чужой, он не связан с нею, как Дэн и даже как остальная ее родня. Он вовсе необязан ее любить.

Джастина всхлипнула, отерла ладонью мокрые щеки, пожалаплечами и принялась за нелегкую задачу — надо затолкать то, что случилось,куда-нибудь в самый дальний угол сознания — и не ворошить, не вспоминать. Онаэто умеет, всю жизнь она совершенствовала эту технику. Только надо вечно бытьчем-то занятой, надо, чтоб тебя поглощали разные дела и недосуг было думать отом, что внутри. Джастина протянула руку, щелкнула выключателем настольнойлампы.

Видно, кто-то из дядюшек занес это письмо к ней в комнату,вот оно лежит на ночном столике — голубой конверт авиапочты, в верхнем углумарка с портретом королевы Елизаветы.

"Джастина-лапонька! — писал КлайдДолтинхем-Робертс. — Возвращайся в лоно родного театра, ты нам необходима!Приезжай сейчас же! В репертуаре нового сезона есть одна беспризорная роль, и,шепну тебе на ушко, я сильно подозреваю, что ты не прочь будешь ее сыграть. Какнасчет Дездемоны, лапонька? С Марком Симпсоном в роли твоего Отелло? Репетициидля главных участников начинаются на следующей неделе — конечно, если тебе этолюбопытно».

Если ей это любопытно! Сыграть Дездемону! Дездемону — вЛондоне! И Отелло — сам Марк Симпсон! Такое счастье выпадает раз в жизни. Онавмиг почувствовала себя на седьмом небе, то, что произошло у нее с Лионом, ужене имеет значения, нет, вернее, обретает совсем иное значение. Пожалуй, еслибыть очень, очень осторожной, удастся сохранить любовь Лиона; знаменитая,прославленная актриса всегда занята, у нее остается не очень-то много временина любовников. Стоит попытаться. Если она заметит, что он вот-вот пойметистину, всегда остается путь к отступлению. Чтобы не лишиться Лиона, тем более— этого нового Лиона, она готова на все, только маску свою ни за что несбросит.