Об этом вчера сообщило лондонское радио. Значит, как я мыслю, отныне Италия не только должна беспрекословно подчиняться англо-американцам, но и помогать им, а следовательно, и нам. Так это же чудесно! Это просто расчудесно!

Но самая замечательная весть ждала впереди. Курская битва! Игорь говорит, что, по словам пленных англичан, именно здесь произошел решающий, поворотный этап в войне. Как образно выразился Джонни, гитлеровцы споткнулись под Москвой, в Сталинграде они угодили харей в собственную выгребную яму, а здесь, под Курском, им поломали обе ноги. Отныне инициатива полностью перешла в руки советских войск! Господи, помоги, помоги же нашим и впредь ни в коем случае не упускать достигнутого ценой великих жертв превосходства.

Буквально несколько дней назад газета «Новое слово» (отныне я буду звать ее «Лживое слово») писала о больших потерях «красных» и хвастала, что немецкие части вышли из сражений почти невредимыми. Но ведь, как вещает Лондонское радио, в нынешних боях уничтожено 30 гитлеровских дивизий – 500 тысяч солдат и офицеров, захвачено свыше 1500 танков, в два раза больше орудий и самолетов. Пожалуй, я верю этим, поступившим из-за пролива Ла-Манш, сообщениям гораздо больше, чем беспардонному вранью «Лживого слова».

Горькое смятение и жгучую зависть вызвал в душе рассказ Игоря о том, как Россия чествует своих геров. В честь взятия Орла, Белгорода и Харькова в Москве трижды были произведены салюты из артиллерийских орудий, Господи, сподобил бы ты меня хотя бы на одно мгновенье увидеть отблеск этих радостных огней. Хоть бы одним глазком посмотреть на праздничные фейерверки, своими ушами услышать бы раскаты победного грома…

Да, поневоле, поневоле скажешь: «…Чому я нэ сокил, чому нэ летаю?..»

Родина, моя любимая, моя единственная. Если бы ты знала, как я восхищаюсь тобой, как верю в тебя, как горжусь своей причастностью к твоей великой, прекрасной, многострадальной судьбе. Будь же и ты снисходительна и великодушна ко мне. Не отвергай мою любовь и, если можешь, прости, прости меня.

18 сентября

Суббота

Всю неделю мучаемся с картошкой – опять копаем машиной, и я серьезно опасаюсь, что в один прекрасный, вернее, разнесчастный день у меня окончательно переломится спина. Вечерами возвращаемся домой, еле волоча ноги, с опухшими от постоянной работы внаклонку физиономиями. Но на этот раз мне еще достался более-менее сносный участок – на взгорке, а участки Гали, Симы и Мишки опять оказались в самом низком месте, где клубни сыплются из-под лопастей машины, как с ленты эскалатора. Но слава Богу, осталось копать еще дня на три, а потом… Потом грядет какая-либо иная лихоманка – уж наш «дорогой» панок расстарается – не оставит своих дармовых рабов без дела.

Как всегда, при «гроззарбайт»[82] на поле вместе с нами трудились панские домочадцы, а также Эрна и Анхен. Участок Клары оказался рядом с моим. Невыспавшаяся, хмурая, с проглядывающим из-под толстого слоя белил фиолетово-желтым фингалом на скуле, она нехотя, с отвращением собирала рассыпавшиеся по черному полю матово-белые клубни, волоком тащила корзину к общей куче, а опорожнив ее, тут же ложилась спиной на потревоженную, рыхлую землю, закрыв глаза, молча ожидала очередного прибытия машины. С Линдой Клара не разговаривает, по-прежнему в ссоре, – злится на нее за то, что на днях та буквально предала ее.

Дело в том, что в деревне появился новый отпускник – на этот раз им оказался высокомерный, заносчивый сын Клодта по имени Вильгельм (в прошлое воскресенье я случайно встретила его в Грозз-Кребсе – пренеприятнейший, надо сказать, тип: прилизанные рыжие волосы, темные, скрывающие глаза очки, бледная, брезгливая усмешка). И конечно же, любвеобильная, как и ее папаша, Клара не преминула завести с ним очередной роман. Дня три назад она вернулась домой со свидания уже на рассвете, а коварная «хвостдейтч», несмотря на существующую между ними договоренность, «забыла» откинуть с вечера засов на двери. Припозднившаяся гуляка принялась бросать камешки в раму комнаты Линды, что на втором этаже. И вот «по злой воле рока» один камешек сорвался и угодил прямо в расположенное внизу окно родительской спальни. На звон разбитого стекла выскочил заспанный Шмидт, в длинной ночной рубашке, с всклокоченными на затылке седыми волосами. Увидев свою, не менее растрепанную, дрожащую от утреннего холода доченьку и сразу сообразив, в чем дело, с ходу отхлестал ее по физиономии.

Обо всем этом мне рассказала, хихикая, Анхен, а ей, в свою очередь, – фрау Гельб, которая явилась невольной свидетельницей скандала в «благородном семействе»: как раз в этот ранний час они с Гельбом были во дворе – собирали подводу на утреннюю дойку.

Ну ладно, не в этом дело – мне-то, собственно, плевать и на Клару, и на ее похождения. Гораздо важнее другое – то, что мы от нее, а позднее и от Шмидта вчера услышали.

На обед мы шли с поля трое – Анхен, Клара и я. Обдав нас вонючим, сизым смрадом, прокатил мимо на мотоцикле в усадьбу Шмидт. Эрна и Линда, а также Сима с Галей уселись на Мишкину подводу поверх жухлой картофельной ботвы, обгоняя нас, помахали руками. Утренний недосып уже слетел с Клары; мурлыкая себе под нос тягучую песенку «Комм цурик», она на ходу рвала растущие вдоль обочины поздние цветы. Сорвав ромашку, принялась, шевеля губами, обрывать ее.

– К черту пошлет! – сказала я, просчитав вслед за Кларой разлетающиеся по ветру белоснежные невесомые лепестки.

До нее не сразу дошел смысл этой фразы: «Кто пошлет?»

– Тот, на кого гадаешь. Ты ведь гадала по ромашке, верно? Я поняла это, потому что у нас тоже есть такое гаданье: «Любит», «Не любит», «Плюнет», «Поцелует», «К сердцу прижмет», «К черту пошлет». Вот и вышло: твой любимый пошлет тебя к черту…

– Не пошлет. Все ты врешь, – сердито сказала Клара под сдержанный смех Анхен и, бросив в канаву сорванные цветы, улыбнулась мечтательно. – Наоборот, поцелует много-много раз. Ах, он так сладко целуется, мой Вилли…

Внезапно она с интересом уставилась на меня:

– Знаешь, Вилли зовет вас, русских, фанатами и еще психами. Из его рассказов выходит, что вы действительно сумасшедшие.

– А что он тебе рассказывает?

– Многое. Ну хотя бы о казнях… Представляешь, – ища поддержки, она обернулась к Анхен, – представляешь, их, русских, ведут на расстрел или на виселицу, а в это время они, идиоты, орут: «Да здравствует Родина!» или «Да здравствует Сталин». – «Хайль Хайматланд одер Хайль Шталин!»

– Твой Вилли сам вешает и расстреливает русских?

– Вилли – помощник коменданта в каком-то русском городе и, как официальное лицо, всегда присутствует на