— Химера меняет систему иногда даже каждый день, и нереже раза в три дня. Однажды он менял порядок каждый час несколько раз. Этонеобычно, даже для Химеры необычно.

— Здорово у него шарики съехали? — спросил БоббиЛи.

Бахус помолчал пару секунд, обдумывая. Я решила, что вопросбыл риторический, но, быть может, ошиблась.

— Иногда он с виду нормальный. Иногда так психует, чтомне просто страшно. Думаю, что и его людям тоже страшно. — Бахус наморщиллоб, припоминая. — Я слыхал, как они говорили, что он с каждым днем всесильнее сходит с ума и что они его тоже боятся.

Зазвонил дверной звонок, и я вздрогнула. Натэниел спрыгнул скухонного столика, где устроился.

— Я пойду открою.

— Сперва проверь, кто там, — велела я.

Он оглянулся. Его лицо ясно выражало, что я ему говорю то,что он и без меня знает. Проведя под моей крышей не один месяц, он знал, чтонадо проверять.

— Ты раньше просто открывал дверь, — напомнила я.

— Теперь я поумнел, — ответил он и скрылся вгостиной.

И вернулся почти сразу же.

— Там вервольф, который был в «Нарциссе в цепях», тот,которого зовут Зик. — Натэниел несколько побледнел.

У нас с Бобби Ли уже оказались пистолеты в руках. Как явытаскивала свой — не помню. Я поглядела на заколоченные окна. Дерево — защитанесколько лучшая, чем стекло, но зато сквозь него не видно. Противнику прощенас обойти.

— Он один? — спросила я.

— На крыльце он стоит один, — ответилНатэниел, — но это не значит, что больше никого с ним нет. — Глаза унего были чуть больше обычного, когда он добавил: — Ни змей, ни львов я не чую.

У него жилка билась на шее.

— Все будет нормально, Натэниел, — сказала я.

Он кивнул, но, судя по выражению лица, я его не до концаубедила.

В кухню вошел Джил.

— Что случилось? — спросил он.

— Там бандиты, — ответила я.

— Опять? — жалобно произнес он.

— Может быть, тебе безопаснее было бы одному,Джил, — заметила я.

Он кивнул:

— Теперь я это начинаю понимать. — Глаза у негобыли жалобные.

Я еще раньше принесла в кухню мини-"узи" изарядила его обоймой из оружейного сейфа. Сейчас я достала его из кухонногоящика и стала выбирать между ним и «браунингом». Звонок зазвонил снова. На этотраз я не вздрогнула. Повесив «узи» на плечо, я поудобнее перехватила рукой«браунинг». Автомат — это оружие на крайний случай. И тот факт, что я дажеподумала открывать дверь, держа его при себе, был нехорошим знаком. Если мнедля подхода к собственной двери нужно оружие посильнее девятимиллиметровогопистолета, значит, пора смываться из города.

Я выглянула в гостиную, но ничего не увидела, кроме закрытойвходной двери. Но я собиралась выглянуть из бокового окна и посмотреть, что тамна крыльце. К двери я подошла, держа «браунинг» в двуручной стойке и оставаясьпо одну и ту же сторону от двери. Я была готова к стрельбе сквозь дверь.Конечно, в прошлый раз они стреляли и через окна, но шторы были задернуты, и всмысле безопасности мне ничего больше придумать не удавалось.

Я встала у окна на колени, потому что почти все стреляют науровне головы или груди, а на коленях у меня рост куда меньше. Я чутьотодвинула штору, и что-то шлепнуло снаружи по стеклу. Тут же вскинув пистолет,я отпрыгнула, но ничего больше не произошло. Я стала соображать, что же этомогло быть, и решила, что это не ствол. Скорее всего фотография. Сноваотодвинув штору, я увидела перед собой поляроидный снимок мужчины, прикованногок стене. Он был гол, покрыт кровавыми царапинами, почти весь залит кровью, датак, что сперва трудно понять, кто это. Постепенно мои глаза разобрались, и японяла, что это Мика. Тут же я резко села на пол, почти упала. Рука так и не выпустилаштору, и штора открылась. Пистолет не смотрел, куда ему положено, а мотался ввоздухе, полузабытый. В широкий рот вбит кляп, тонкие черты лица вымазаныкровью и распухли. Длинные волосы сбились на сторону, будто слиплись от крови.Глаза закрыты, и на секунду, которая тянулась вечность, мне показалось, что онмертв. Но что-то в положении висящего на цепях тела говорило, что нет, он жив.Даже на фотографиях в смерти есть неподвижность, которую живым изобразить неудается. А может быть, я просто видела достаточно мертвых тел, чтобы уметьотличать их от живых.

Рядом со мной оказался Бобби Ли.

— Что там такое, в чем дело? — Тут он увиделфотографию и вдохнул с присвистом. — Это твой Нимир-Радж?

Я кивнула, потому что забыла, что надо дышать, а при этом трудноговорить. На миг я закрыла глаза, резко, как следует, вдохнула и выдохнула.Выдох получился дрожащий, прерывистый. Я про себя выругалась:

— Возьми себя в руки, Анита, не смей раскисать!

— Что? — переспросил Бобби Ли.

Я поняла, что произнесла это вслух, и мотнула головой,выпустив из руки штору.

— Впусти его. Послушаем, что он скажет.

Бобби Ли посмотрел на меня как-то странно:

— Его нельзя убивать, пока мы не узнаем, что случилось.

— Я знаю, — кивнула я.

Он тронул меня за плечо, повернул к себе.

— Девонька, у тебя физиономия мрачнее зимнего рассвета.Именно с таким лицом и убивают. Мне бы не хотелось, чтобы твои эмоции помешалиделу.

Что-то почти похожее на улыбку коснулось моих губ.

— Не боись, Бобби Ли. У меня делу ничего не помешает.

Его рука медленно убралась.

— Девонька, твои глаза меня пугают.

— Тогда не смотри, — сказала я, — и перестаньназывать меня девонькой.

—Есть, мэм, — кивнул он.

— А теперь открывай к чертям дверь, и займемся делом.

Он не стал спорить — подошел к двери и впустил в дом страшногосерого волка.

Когда мы открыли дверь, Зик держал перед собой фотографиюЧерри. Первые слова его были такие:

— Убейте меня, и они оба хуже, чем мертвы.

Поэтому он сел на моем белом диване, все еще дыша, хотя,если он скажет что-нибудь не то, я надеялась это прекратить.

— Что тебе нужно? — спросила я.

— Меня послали привести тебя к моему господину.

— Что значит «привести»? — спросила я, сидя нанизком кофейном столике прямо перед Зиком. Бобби Ли стоял у него за спиной,прижав к позвоночнику дуло пистолета. Получив серебряную пулю на такомрасстоянии, ни один альфа в мире не выживет. По крайней мере из тех, кого язнаю, а это широкая выборка.