Сейчас Главнокомандующий Русской Армией устраивает смотр, и дивизия сразу идет опять на север, где обозначился сильный нажим на сменивших нас марковцев.

Батарея следует за пехотой. Необычный парад. Слышится команда:

– Смирно! Равнение направо!

Отчетливо долетают слова здоровающегося Врангеля:

– Здорово, орлы!

Пауза. Только слышен шаг.

– Здравия желаем, Ваше… ди… тст! – как один голос, вырвавшийся из гигантской груди.

«Орлы» в запыленных, продымленных гимнастерках. Тщетно утром искали по вещевым мешкам, что есть посвежее и почище. Много раненых в строю. У некоторых забинтованы головы. Повязки стали сероватыми от осевшей на них пыли.

Врангель, полуобернувшись, что-то говорит Туркулу.

Остановившись, чтобы получилась дистанция, полковник Соловьев проводит рысью нашу батарею. Команда:

– Смирно!

Видим близко Врангеля. Отвечаем на приветствие и догоняем свою пехоту. По дороге поднимаются клубы желтовато-белой пыли от множества марширующих людей. В голове встают образы древнего мира. Громадная, покрытая желтым песком арена. Яркое южное солнце. Идут гладиаторы. Одни закованы в латы и несут короткие мечи, другие – трезубцы и сети. С трибуны Цезарь приветствует проходящих. По римскому обычаю, проходя мимо него, бойцы поднимают правую руку, и из могучей груди вырывается: «Да здравствует Цезарь! Обреченные на смерть тебя приветствуют!»

Врангель был любимым вождем. Он олицетворял для нас последнюю надежду в борьбе за Честь Родины. Ему мы верили, его мы любили – нашего Белого Рыцаря. Но все же чувство обреченности в 1920 году было у многих из нас.

Мы шли на север. Над горизонтом облачками белой ваты висели разрывы далеких шрапнелей. Глухо доносилась канонада и шум боя.

«Morituri te salutant!» – «Обреченные на смерть тебя приветствуют!»

Чувство обреченности

В одном из своих отрывков – воспоминаний о кампании в Северной Таврии, под командованием генерала барона Врангеля, – я писал о чувстве обреченности. Один из наших же дроздовцев позже поместил свои воспоминания, написанные в очень бодром тоне, и утверждал, что ни о каком чувстве обреченности не могло быть речи. Может быть, и были лица так настроенные, но я хотел бы указать, на чем я основывал свои воспоминания и это утверждение.

Дроздовская дивизия в Таврии почти не выходила из линии огня, не считая коротких стоянок в Фридрихсфельде и Александровске. 7-я легко-гаубичная батарея, в которой я служил, за четыре месяца кампании имела 29 ночных переходов и боев, кроме очередных дневных. Потери только среди офицерского состава достигли 15 человек, при обычном числе офицеров боевой части нашей батареи 19 человек. Люди и командный состав были совершенно вымотаны. В пехоте обстояло с потерями гораздо серьезнее, чем в артиллерии. Мне дважды пришлось видеть самоубийство пехотных офицеров.

Почти каждый день, судя по пленным, мы имели против себя свежие части красных. Еще на Перекопе мы столкнулись с частями 8-й советской армии, в которую входили очень высококачественные в боевом отношении латышские дивизии. Корпус кавалерии Жлобы, 2-я конная армия, венгерские части, 12-я советская армия с китайцами, входившими в нее, школы петроградских курсантов – это все, как в калейдоскопе, прошло перед нами в течение нескольких месяцев. Потом нахлынули свежие части с Польского фронта, включая Первую конную армию Буденного и сибирские дивизии Блюхера.

У нас же с пополнениями дело обстояло очень слабо. Например, пехотные роты Первого Марковского полка перед началом наступления на Перекопе насчитывали около двадцати штыков в роте. Тяжело было и с боеприпасами.

От солдата до Главнокомандующего все, за очень малыми исключениями, понимали безвыходность положения. Генерал Врангель, приняв командование, сразу же начал готовить эвакуацию войск.

Чувство обреченности совершенно не уменьшало боеспособности наших частей. Все так же, без громких фраз, изо дня в день, умирали в боях солдаты и офицеры. «Умирали молча, стиснув зубы, как умирает русский человек» (профессор Кизеветтер, «Лекции по русской истории»).

Эти настроения нашли себе отражение в добровольческой песне, появившейся в Крыму:

Не плачь о нас, Святая Русь,

Не надо слез, не надо.

Молись за павших и живых —

Молитва нам отрада.

Не плачьте, матери, отцы,

Не плачьте, жены, дети,

За благо Родины своей

Забудем все на свете.

Ведь эта песня почти та же панихида, которую служили о себе преданные англичанами русские люди в горах Австрии четверть века спустя.

Совершенно иначе дело обстояло в 1919 году. Тогда Главнокомандующий генерал Деникин обратился к нам со словами:

«Дроздовцы! Вы первые вышли на большую дорогу к Москве!

Через Харьков, Богодухов, Сумы, Путивль до Камаричей под Брянском дошла с боями дивизия, и занятие Москвы тогда казалось всем реальностью.

Но славнейшие страницы русской военной истории были вписаны не фанфарами побед, а силой духа, выразившейся в обреченности, часто при безнадежной обстановке битв.

Так было начиная с седой старины, воспетой неизвестным бардом в «Слове о Полку Игореве», и до бастионов Севастополя. А русские военные песни, прославляющие гибель «Варяга»? Ведь это славословие «павшим за русскую честь» в неравном бою с врагом.

Если обреченность в Крыму была, и ее чувствовала и понимала Русская Армия генерала Врангеля, то это нисколько не умаляет ее героизма, а, наоборот, делает ей честь и неувядаемой славой покрывает ее знамена и тех, кто, сознавая это, пролил свою кровь за Родину на Перекопе и на раскаленных жарким солнцем степях Северной Таврии.

Пусть же молчаливые курганы седой старины стоят им стражами и памятниками.

Нам же, случайно уцелевшим, остается только благоговейно склонить головы перед памятью погибших соратников.

И верить, что близятся сроки, когда и весь народ наш, стряхнув с себя большевистское наваждение, придет к их могилам, чтобы почтить верных сынов своих – тех, которые, сознавая безвыходность положения, все же нашли в себе силы отдать добровольно жизнь за честь своего народа. Они отдали единственное их богатство, молодую жизнь, в искупительную жертву за грехи остального народа.

«Gloria victis! Слава побежденным!»

Г. Александровский239

На полях Северной Таврии240

Вместо предисловия

Автор ниже помещаемых очерков не принадлежал к личному составу седьмой гаубичной батареи Дроздовской артиллерийской бригады. Будучи морским офицером, он тем не менее сражался в составе офицерской роты 3-го Дроздовского полка на полях и степях Северной Таврии летом 1920 года бок о бок с седьмой гаубичной батареей.

Батарея была придана большую часть времени к третьему полку, и обе части участвовали в одних и тех же боях. В очерках Димитрия Федоровича Пронина много места уделяется описанию действий пехоты, которые наблюдались им с боевого поста у орудия. Также и