и этот переход от республиканского к национальному содержанию термина «народ», от демоса к этносу, отражал происходящее изменение. Кроме того, после Рождества масштабы экономического бедствия в ГДР стали еще более очевидными. В кратчайшие сроки западная марка стала предпочтительным платежным средством в стране, восточноевропейские рынки сбыта экспортной продукции рухнули, а предприятия ГДР выглядели по сравнению с западногерманскими компаниями как реликты ушедшей эпохи. Республика срочно нуждалась в широкомасштабной финансовой помощи, однако боннское правительство не было готово брать на себя далеко идущие кредитные обязательства без обязательства Берлина осуществить фундаментальные политические изменения. Кроме того, число людей, переезжавших в ФРГ, росло с каждым днем, и в основном это были молодые люди и высококвалифицированные специалисты, такие как инженеры или врачи, которые без проблем находили работу в Западной Германии.

Третьим фактором ускорения стала нестабильная ситуация в Советском Союзе. Появлялось все больше признаков того, что Горбачев, возможно, не сможет долго продержаться у власти. Новое руководство страны, придерживающееся старых взглядов, или тем более военная диктатура похоронили бы всякие надежды на единую Германию. Это, несомненно, говорило в пользу того, чтобы форсировать усилия по объединению. В то же время, однако, именно они и могли поставить под угрозу положение Горбачева и ускорить его падение. Политикам в Бонне нужно было лавировать между этими двумя опасностями, и при этом все понимали, что широко обсуждаемое «окно возможностей», вероятно, открылось лишь на очень короткое время. Таким образом, давление времени стало доминирующим фактором, хотя зачастую невозможно различить, оказывало ли давление время на правительства или же правительства в Бонне и Вашингтоне сами создавали искусственный цейтнот, чтобы ускорить развитие событий.

Два знаковых решения теперь определяли ход событий в двух германских государствах: назначение выборов в ГДР на 18 марта и объявление об экономическом и валютном союзе. Подготовка к выборам за очень короткое время изменила, прежде всего, структуру партийного спектра. Старые партии ГДР – христианские демократы и либералы – были быстро объединены с западногерманскими материнскими партиями после замены некоторых ведущих фигур, а недавно основанная социал-демократическая партия объединилась с западной СДПГ. В целом ожидалась победа социал-демократов, поскольку они не были обременены прошлым и всегда имели свои оплоты в старых центрах рабочего движения – в Саксонии-Анхальте, Саксонии и Берлине. Однако то было давно; последние свободные выборы прошли в этих краях в 1932 году. Положение групп по защите гражданских прав было более сложным. Они объединились в альянс «Bündnis 90», в то время как у «Зеленых» в ГДР почти не было последователей, достойных упоминания.

Тем временем СЕПГ находилась в состоянии явного распада, пока группа вокруг молодого юриста Грегора Гизи, ранее принадлежавшая к внутрипартийной оппозиции, 4 февраля 1990 года не пересоздала эту партию заново – под названием «Партия демократического социализма». Большинство коммунистических партий в распадающемся Восточном блоке действовали аналогичным образом, сохраняя таким образом не только основную массу членов, но и партийное имущество. Эта идея также сыграла важную роль в преобразовании СЕПГ в ПДС.

Решение федерального правительства стремиться к скорейшей унификации экономики и валюты было рискованным предприятием, и оно встретило резкую критику со стороны большинства экономистов ФРГ. Они отметили, что в европейском контексте, вопреки всем требованиям быстрого создания валютного союза в рамках Европейского сообщества, правительство Германии всегда подчеркивало, что такой переход должен осуществляться постепенно и только после выполнения политических предпосылок. Это же, подчеркивали экономисты, относится и к валютному союзу двух Германий: сначала должны быть созданы политические предпосылки для того, чтобы восточногерманскую экономику можно было последовательно перевести из условий государственного планирования в условия свободного рынка. Единая валюта сможет появиться только в конце этого процесса трансформации, в качестве его, так сказать, «венца». «Валютный союз, который не происходит одновременно с фундаментальной перестройкой экономической системы в ГДР, просто несет расходы, не ставя экономические перспективы народа на устойчивую, лучшую основу», – подчеркнул Совет экономических экспертов, обращаясь к федеральному правительству. Быстрый или тем более резкий переход к рыночной экономике и западной марке создал бы ложное впечатление, что достаточно сменить валюту, и этим будут сразу обеспечены те же условия жизни, что на Западе. При этом, как известно, эти условия были основаны на производительности национальной экономики, которая, согласно имеющимся данным, в ГДР составляла не сорок процентов, как предполагалось, а всего лишь двадцать процентов от производительности в Западной Германии. Поэтому даже примерно равная заработная плата возможна только при условии огромных финансовых трансфертов. Более того, объединение в один момент поставило бы экономику ГДР перед лицом западной конкуренции, что привело бы к ее банкротству в течение очень короткого времени[37].

Эти аргументы не были взяты из воздуха – почти все предсказания, сделанные здесь, на самом деле оказались верными. Однако эта позиция также несла в себе и значительные риски. Ведь было несомненно, что потребуются годы, чтобы экономика Восточной Германии достигла примерно уровня Западной Германии. Но в стране с двумя экономическими зонами такого разного уровня можно было уверенно предсказать, что люди – прежде всего те, кто обладает лучшей квалификацией, – из бедной восточной части устремятся в богатую западную, где они зарабатывали бы примерно в пять раз больше, – если, конечно, их свобода передвижения не будет ограничена. Но это противоречило бы Конституции, а политические издержки такого регулирования миграции были бы непредсказуемы. И даже если экономический и валютный союз будет реализован поэтапно, восточногерманская экономика в течение переходного периода потребует огромной финансовой помощи от ФРГ, которая, безусловно, будет не меньше, чем трансфертные платежи, которые понадобились бы в случае немедленного слияния.

Учитывая эти варианты, правительство ФРГ выбрало быстрый, а не постепенный переход ГДР к рыночной экономике и западногерманской валюте, приняв связанные с этим экономические риски. В конечном счете здесь возобладал примат политики: экономические соображения были подчинены главной политической цели – воссоединению. Более того, предложение экономического и валютного союза дало ХДС политический козырь, который оказался решающим на мартовских выборах: те, кто хотел западные марки и объединение, проголосовали за Гельмута Коля. Это отразилось и на результате, который опроверг все ранее возникшие ожидания. Христианские демократы набрали 48 процентов голосов, СДПГ получила только 21,9 процента, ПДС – 16,4 процента, а Свободные демократы во главе с министром иностранных дел Геншером, который пользовался большим уважением в ГДР, набрали 5,3 процента. Таким образом, эти выборы были, прежде всего, однозначным голосованием за воссоединение и западную демократию, и именно так они были восприняты в стране и во всем мире. Сторонники объединения получили около 75 процентов голосов, противники объединения – около 20. Гражданские оппозиционные группы, объединенные в «Bündnis