восточные марки будут обмениваться на западные марки по курсу 1:1. Поэтому одни лишь слухи о конверсии 1:2 теперь вызывали гневные протесты. Решение федерального правительства переоценить заработную плату и сбережения в соотношении 1:1, а все более крупные капиталы и долги компаний – в соотношении 1:2 было, таким образом, политически мотивированным и встретило бурный протест со стороны большинства экономистов. В целом эта классификация составила среднюю конверсионную стоимость 1:1,8 – что давало гражданам ГДР ожидаемые высокие зарплаты, но означало непосильное бремя для экономики ГДР. По сути, крах промышленности ГДР начался уже через несколько дней после 1 июля. Многие компании обанкротились, и в течение нескольких недель безработица в ГДР выросла в четыре раза. Это не было неожиданностью; решение об обменном курсе 1:1, как и решение о скором создании экономического и валютного союза, было принято с четким осознанием его экономических последствий.

Однако ответственные лица были удивлены тем, что это были не краткосрочные трудности конверсии, а постоянные проблемы, которые будут обременять государственные бюджеты в течение многих лет и даже десятилетий. Показатели экономики ГДР оценивались слишком оптимистично. Кроме того, рынки Восточной Европы в это время рушились, так что восточногерманская экономика за короткое время потеряла своих самых важных клиентов. Но была ли альтернатива? Даже при более реалистичном прогнозе потенциала производительности экономики Восточной Германии политические аргументы в пользу быстрого воссоединения оставались бы в силе. Однако тогда федеральному правительству пришлось бы безоговорочно информировать западных немцев о том, насколько высока ожидаемая нагрузка в результате объединения, а восточных немцев – о том, что потребуется гораздо больше времени, прежде чем они смогут достичь уровня заработной платы ФРГ. Такая реалистичная оценка риска могла бы значительно снизить одобрение воссоединения (или даже правящих партий). Поэтому экономический оптимизм, распространяемый правительством, был в первую очередь мотивирован политикой. На самом деле, многие немцы на Востоке и Западе в эти месяцы ждали речи в жанре «кровь, пот и слезы», в которой канцлер призвал бы граждан к тому, чтобы проявить национальную солидарность, экономить, делиться и принять снижение уровня жизни перед лицом тягот объединения. Но на декабрь 1990 года были назначены первые общегерманские выборы в бундестаг, и такой речи не последовало.

Как должны были финансироваться расходы на объединение? Повышение налогов и имущественных сборов было бы очевидным решением, но даже это показалось федеральному правительству слишком политически опасным. Вместо этого в мае 1990 года оно создало «Фонд германского единства» – по сути, трюк в финансовой политике, поскольку это был специальный фонд, финансируемый за счет кредитов, вне федерального бюджета. В нем было накоплено 110 миллиардов марок, из которых 47,5 миллиарда пришлось собрать западногерманским землям и муниципалитетам. Если бы возникла необходимость в дополнительных средствах, чего вначале не ожидалось, их должно было предоставить правительство ФРГ. Короче говоря, объединение финансировалось за счет долгов, которые не фигурировали в обычном федеральном бюджете[52]. Однако фактическое бремя было сильно недооценено. Объединение Германии, окончание холодной войны и экономический бум, продолжавшийся с середины 1980‑х годов, создали ощущение эйфории и почти неограниченных возможностей. Это также породило уверенность в том, что расходы на объединение, которые сейчас возникали, будут быстро компенсированы ожидаемым экономическим бумом. На 1991 год Министерство финансов в июне 1990 года первоначально включило в резервы для экономики ГДР всего восемь миллиардов марок. Однако уже в начале августа потребность была перерассчитана на 50 миллиардов.

Одной из самых деликатных проблем при преобразовании экономики ГДР был вопрос об экспроприированных активах. В ГДР частные активы, заводы, земля и недвижимость были экспроприированы в больших масштабах в ходе реализации социалистической плановой экономики с начала 1950‑х годов. Неоспоримым являлся тот факт, что эти активы должны были быть возвращены их бывшим владельцам. Однако спорным был вопрос о том, следует ли это делать через финансовую компенсацию или через реституцию. Реституция, несомненно, является более подходящей процедурой в соответствии с принципом верховенства права. Но многие имущественные вопросы были сложными, и можно было предвидеть, что часто потребуются многие годы, прежде чем удастся детально прояснить претензии в суде. Это коснулось не только денежных активов или недвижимости, но и коммерческих предприятий, земли и заводов, так что положение о реституции задерживало или даже препятствовало возобновлению бизнеса и новым инвестициям. Тем не менее правительство решило следовать принципу «реституция предпочтительнее компенсации», что, по мнению многих экономистов, стало серьезной ошибкой, поскольку это еще больше затруднило восстановление восточногерманской экономики[53]. Административная реализация объединения была окончательно согласована в Договоре об объединении, подписанном 31 августа 1990 года. Он, по сути, регулировал адаптацию правовых и административных структур ГДР к структурам ФРГ. Обсуждение конституции, как того требовали правительство ГДР и боннская оппозиция, было отложено федеральным правительством до окончания объединения. 23 августа Народная палата постановила «присоединиться к сфере действия Конституции ФРГ». 3 октября 1990 года «День германского единства» ознаменовал окончание периода двух германских государств – ровно через год после того, как оппозиционные группы гражданского движения в своей совместной декларации призвали граждан к «демократическому преобразованию государства и общества». Впервые в истории Германии, подчеркнул в этот день президент фон Вайцзеккер, появилась возможность прочно заложить основы западной демократии, как они возникли во время Великой Французской революции и в процессе развития западных государств, на всей территории Германии. Точно так же впервые за долгое время объединенная Германия не была предметом спора в европейской повестке дня. Самостоятельность и целостность объединенной Германии были подтверждены ее соседями, и ее границы также были признаны всеми сторонами: теперь объединенная Германия заняла прочное место в Европе и в кругу западных демократий[54].

ЕДИНСТВО ГЕРМАНИИ И ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ

В то время как внимание германского и международного общественного мнения было приковано к драме падения ГДР и переговорам о единстве Германии, был взят курс на второй, параллельный процесс объединения. Он частично осуществлялся теми же акторами и имел такое же историческое значение, как и объединение Германии, но вызвал несравнимо меньший интерес у общественности: речь идет о реализации европейского экономического и валютного союза. Тем не менее процессы объединения Германии и Европы были во многом взаимосвязаны и взаимообусловлены. Доминирование западногерманской экономики усилило страх перед гегемонией Германии в Европе, особенно во Франции. Президент Миттеран не скрывал, что рассматривает экономический и валютный союз, принципиально согласованный в Ганновере летом 1988 года, как решающий шаг к сдерживанию экономической мощи Германии. Летом 1989 года главы правительств стран Европейского сообщества в Мадриде сделали еще один шаг вперед. По предложению президента Комиссии Делора они согласовали