Надо сказать, уже на предуготовительной стадии подготовки к грядущему Собору василевсу пришлось столкнуться с фактом появления двух враждебных партий, одна из которых была настроена вполне лояльно к латинянам, а вторая – весьма непреклонно. По устоявшемуся обыкновению прежних веков василевс разослал приглашения на Собор к первоиерархам всех церковных кафедр и к восточным государям с просьбой прислать своих представителей. Вскоре выяснилось, что готовы удовлетворить предложение императора Грузия и Московское княжество, Трапезунд, Молдавия и Валахия. Зато государь Сербии наотрез отказался от участия в Соборе. Возникли проблемы и с патриархами, которые хотя и назначили своих представителей на Собор, но дали им номинальные полномочия. Лишь благодаря активности и энергии второго посольства во главе с монахом Феодосием патриархи крайне неохотно расширили полномочия своих представителей.

Но если латинофильствующая партия была настроена вполне миролюбиво к католикам, допуская возможность двусторонних компромиссов, то ортодоксальная партия считала возможным заключение унии исключительно на основе полной и безоговорочной богословской капитуляции Римской церкви. Сама цель грядущего собрания видилась им лишь в полном теоретическом разгроме латинян[1032].

Следует попутно заметить, что минувшие столетия не способствовали духовному и интеллектуальному расцвету Восточной церкви. Поэтому не стоит удивляться, что по распоряжению царя четверо самых выдающихся богословов были срочно хиротонисаны в епископы, чтобы иметь возможность выступать в Ферраро: св. Марк Эфесский, Виссарион Никейский, Исидор Московский и Дионисий Сардийский[1033].

Безусловно, из упомянутых здесь персон св. Марк Эфесский был самым талантливым и разносторонним богословом, а его влияние на императора и патриарха было чрезвычайно велико; и, надо сказать, далеко не случайно. Родился Святитель в 1391 г. в Константинополе в известном и обеспеченном семействе: его отец Георгий был диаконом и служил сакелларием Храма Святой Софии, мать Мария являлась дочерью известного столичного врача. При рождении Святитель получил имя Мануил (Эммануил), и это обстоятельство отмечалось современниками, как скрытое пророчество. Уже с юных лет св. Марк демонстрировал тягу к наукам, которым его обучал отец, а после того, как в 13 лет он лишился его, учителями юноши стали известные ученые Георгий Плифон и Иоанн Хартасмен. Правда, Плифон имел откровенную тягу к античной языческой философии времен Платона, да и вообще слыл ярым националистом. Он также примет участие в ФеррароФлорентийском соборе.

Занятия не прошли даром для молодого человека, и уже в 24 года св. Марк получает звание «вотарий риторов». Так вчерашний ученик становится профессором, блистающим своей образованностью и эрудицией. Среди его слушателей такие известные в скором времени люди, как Георгий Схоларий и Феодор Агалист. Его прекрасно знали императоры св. Мануил II и Иоанн VIII Палеологи, по просьбе которых св. Марк писал богословские трактаты и давал ответы на сложнейшие богословские вопросы. Однако в возрасте 26 лет, а именно в 1418 г., св. Марк неожиданно для всех покинул столицу, светская жизнь которой была ему глубоко чужда, принял монашеский сан и отправился на осторов Антигон, где под руководством старца – игумена Симеона, великого сподвижника Православия, подвязался в аскетических подвигах. Там же, при постриге, он сменил имя, став Марком. Слава о нем как о блистательном богослове и богоносном священнике прокатилась повсюду. И нет ничего удивительного в том, что в 1437 г., после смерти престарелого митрополита Эфесского Иоасафа, император приказал назначить св. Марка на вдовствующую кафедру, хотя и помимо желания самого Святителя[1034].

Это решение пришлось очень кстати, поскольку в конце 1437 г. в Константинополь прибыли папские триеры, на которых византийская делегация должна была выехать в Италию. Император вместе с братом, деспотом Димитрием, патриархом Иосифом, местоблюстителями остальных восточных патриархий, епископами и сановниками – всего насчитывалось до 700 человек, отправился в Италию. Однако поездка сразу же не задалась. В составе византийской делегации не было единства, и епископы разделились на две противоборствующие партии. Самым видным латинофилом являлся Георгий Схоларий, вождем ортодоксальной партии считался св. Марк, митрополит Эфесский[1035].

Пугали и внешние катаклизмы. Едва василевс взошел на галеру, как в столице началось большое землетрясение. Затем византийские суда были обстреляны турками, крепость которых располагалась на другом берегу Босфора. А в Мадите, где греки сделали кратковременную остановку, вследствие нового землетрясения галера императора даже получила серьезные повреждения. Тем не менее 7 февраля 1438 г. императорский корабль первым прибыл в Венецию[1036].

Триера царя встала в гавани св. Николая, и многие толпы венецианцев пришли приветствовать его. Иоанна VIII специально уведомили, чтобы он не спускался с корабля, поскольку рано утром его должен приехать встречать дож Венеции Франческо Фоскари (1423—1457) со всем Советом Республики. В воскресенье, 9 февраля 1438 г., дож действительно прибыл в парадных одеждах на корабле, отделанном золотом. За ним следовало 12 судов, украшенных чуть скромнее, а затем триера, предназначенная для царя. Все моряки были облачены в специально пошитые костюмы с гербами Республики, а рыцари в великолепных доспехах держали штандарты с гербом Палеологов. Трубили трубы, и толпы зевак заполнили собой все побережье. Дож приблизился к императорской триере, взошел, поклонился василевсу, рядом с которым восседал его брат Димитрий, и все вместе они сошли вниз. Когда Иоанн VIII передвигался по городу, гром труб и радостные крики тысяч венецианцев приветствовали его на всем пути следования[1037].

На следующий день византийская делегация отправилась в храм Святого Марка, где отслужила Литургию. Венецианцы, ранее не видевшие греческой службы, были поражены ее красотой, и, по словам летописца, говорили: «Мы никогда не видели греков и не знали чина их поведения. А слышали о них краем уха и считали их варварами. А теперь видим и веруем, что они первородные сыны Церкви, и Дух Святой глаголет в них». Но на самих византийцев посещение знаменитого храма произвело тягостное впечатление: они увидали в нем множество святынь, похищенных венецианцами после захвата Константинополя в 1204 г.[1038]