по его словам, хуже изо дня в день. Однако выговор, похоже, не испортил их отношений. Стали ясны две вещи — Фридрих к тому времени убедился, что Герцберг был прав, хотя и по другой причине; страх, который Фридрих, несомненно, внушал подчиненным, смягчало у них понимание того, что честность встретит уважение.

Отступление в чем-то было сродни катастрофе. Генрих потерял 3000 гужевых и артиллерийских лошадей. Это произошло в результате, говорил он, плохой подготовки и некомпетентности офицеров, ответственных за конский состав. Фридриха это ужаснуло, а его брат сильно но этому поводу сокрушался. К октябрю Генрих заболел, и король очень тревожился за него.

Генрих не скрывал отрицательного отношения к этой войне, но выполнял свою роль на Западном театре военных действий с присущим ему мастерством и умением; и Фридрих традиционно не скупился на поздравления в его адрес.

12 октября шел сильный снег, и обе армии, Восточная и Западная, пруссаки, австрийцы и саксонцы, были разведены по зимним квартирам. Фридрих решил перезимовать в Бреслау, как он часто делал в прошлом. Европейские государства без особого энтузиазма наблюдали за этим безрезультатным противостоянием за баварское наследство. В военном отношении, казалось, возник тупик, ни одна из сторон даже не задумывалась о решительном наступлении. Противники без особого успеха вели переговоры о более широкой поддержке. Франция, несмотря на настояния Фридриха занять ответственную позицию как гарант Вестфальского мира, явно планировала сохранять осторожный нейтралитет. Британия была поглощена американскими делами, а также Францией: она могла от имени Ганновера войти вместе с германскими монархами в антиавстрийскую коалицию, но в военном отношении она была бы не помощница. Ее флот не имел значения для непосредственного ведения кампании, к тому же он одновременно прикован к трем направлениям — предотвращение опасности французского вторжения, охрана владений в Вест-Индии, откуда поступает значительная часть ее богатств, и поддержание связи с армией в Северной Америке. Она была мало на что способна.

Русские, имевшие перед Пруссией обязательства, пока не предлагали материальной поддержки. Фридрих знал, что они все еще обеспокоены отношениями с турками, но после многих переговоров он добился малого — обещания сделать заявление Австрии о поддержке Фридриха и германских государств, противостоящих ей. Русские также предложили ввести свои войска в Галицию — Южную Польшу, занятую австрийцами после раздела Польши, — когда австрийские войска будут, как планировалось, выведены оттуда. Возможность российского присутствия, думал король, может оказаться полезной для давления на Вену. Все это происходило поразительно медленно и в целом неудовлетворительно. Фридрих, как часто бывало, сетовал на медлительность России. Реальное передвижение русских, говорил он, не может не оказать на австрийцев морального воздействия. Когда зимой 1778 года наступила фаза серьезного планирования, Фридрих без особого восторга узнал, что русские ожидают от него солидной помощи в организации тылового обеспечения и при этом приводят параграфы соглашения 1772 года, за текстом которого он, потрясенный, немедленно послал человека. Долгожданное заявление, призванное заставить Вену трепетать, было составлено в таких невнятных и подслащенных выражениях, что не могло обеспокоить никого. Тем не менее король говорил, что будет рад видеть зимой князя Репнина в Бреслау для обсуждения и координации дальнейших шагов.

Фридрих поддерживал нежную и часто забавную переписку с великой княгиней, своей племянницей в Санкт-Петербурге. «Si j’entretiens VAI Votre Altesse Impériale des sentiments de la haute estime, — в свойственной ему манере писал он, — elle dira cela n’est rien de nouveau, je la savais depuis longtemps»[340]. Сестре Ульрике в Швецию Фридрих сообщил: «Эта кампания не стала блестящей! Следует надеяться, что следующая представит более яркие возможности!»

Кампания и действительно была проведена из рук вон плохо: неспособность учесть трудности рельефа местности, просчеты в организации тылового обеспечения. Поразительна и недооценка того, насколько эффективно австрийцы смогли организовать оборону на восточном фланге. Не произошло ни одного крупного сражения, которое могло бы стать единственным событием, способным изменить ход кампании, его оказалось невозможно ни спровоцировать, ни навязать. Противостоящие силы были слишком равноценны, чтобы имелась вероятность произвести удачный маневр. Лишь в 1915 году в Западной Европе вновь возникнет столь очевидный тупик. И ни у кого не было достаточно ресурсов, чтобы в этом тупике оставаться долго.

Политическая цель сначала казалась ясной и оправданной. Австрия пыталась путем неприемлемого давления расширить владения и усилить свое влияние; Фридрих вполне обоснованно решил, что принципиальное выступление от имени монархов Германской империи в защиту имперской конституции вполне соответствует естественному стремлению Пруссии противостоять и противодействовать Австрии. Политические и дипломатические позиции Пруссии, казалось, были сильны.

Сбой произошел в военном измерении. Фридрих тщательно спланировал кампанию, но в его прежних кампаниях, менее безупречных с точки зрения моральной и политической аргументации, он овладевал инициативой, делал первый шаг, и это определяло ход событий. В войне за баварское наследство Фридрих повел себя иначе. Это было преднамеренное решение. С самого начала он решил наблюдать, ждать и расставлять остальных действующих лиц по отведенным им местам. В этом он лишь частично преуспел.

Фридрих утратил значительную часть энергии, пламени и быстроты мысли, особой способности успевать повсюду и опережать события, которая прежде так воодушевляла армию. Он сильно постарел, и чем закончилось бы большое сражение, никто не мог сказать. Король никогда не передавал командование и управление в другие руки; теперь его способности оказались под вопросом.

Фридрих провел зиму, планируя и обсуждая наступательные операции на будущий год. Он писал 1 ноября Генриху, что располагает в Верхней Силезии 40 000 штыков и этого должно хватить для обеспечения ее безопасности. Вдоль границы Глаца случались стычки, было захвачено небольшое количество пленных, из предосторожности проводились незначительные передвижения войск; по для большинства в Европе казалось вполне вероятным, что эпизод, который получил звучное название война за баварское наследство, может завершиться без крупных военных операций. Оставалось решить, как с этим покончить.

В ноябре Фридрих составил длинное «оправдание», заявление по всему вопросу о баварском наследстве. В связи с тем что Вена попыталась ввести в проблему вопрос наследования в маркграфствах Франконии — Ансбахе и Байрейте, — Фридриху понадобилось вновь заниматься этим. Вена предположила, что есть некий эквивалент: Габсбурги могут оставить претензии на Баварию, если Фридрих откажется от Ансбаха и Байрейта. Фридрих был однозначен. Это попытка подменить сам статус проблемы. Претензии на эти маркграфства, оба теперь были тесно связаны с ним браками, регулировались законами о наследовании, в то время как оккупация и предложенное расчленение Баварии являлись актами грубой узурпации и совершенно другого рода проблемой, от которой Вена стремилась отвлечь внимание всего мира при помощи различных фальшивых юридических трюков. Фридрих также