Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кира отложила в сторону ещё один листок цвета топлёного молока и стала вращать кольцо, надетое на большой палец левой руки, что бывало с ней только в моменты крайнего волнения. Когда Валерия успела так тонко всё подметить и оценить? Ведь времени для общения у них было совсем мало. С мужчинами порой – Кира часто это замечала – близко общаешься месяцами, если не годами, а они не только не замечают, какую цветовую гамму в одежде ты предпочитаешь, какие украшения носишь, но и не могут вспомнить цвет твоих глаз.
Кира, большая любительница время от времени потанцевать и повеселиться в компании, с трудом припомнила детали той предновогодней ночи. Было шумно, очень весело, и только Лера не танцевала, не болтала с гостями, а сидела в углу в одиночестве, ела с аппетитом, мало пила и сосредоточенно наблюдала за присутствующими. Парни обходили её вниманием, но, казалось, ей это безразлично.
Кира задумчиво перевернула исписанный листок, увидела с обратной стороны пустые графы показателей счётчика и, остановившись взглядом на кончиках пальцев, между делом отметила, что пора бы подправить маникюр и поменять стразы. Эти успели порядком ей надоесть. Не забыть бы записаться в салон. Она взяла следующий листок и продолжила чтение.
«На этой единственной сохранившейся у меня фотографии я всё ещё обнимаю тебя за плечи в том счастливом, только-только наступившем 2005 году. Помнишь ли ты это замечательное фото? Именно оно давало мне душевные силы, помогало жить все те чудовищно мучительные месяцы.
Последний Новый год я опять встречала вместе с тобой. Мы были вдвоём – только ты и я. Пожалуйста, извини меня, что в самый ответственный момент, когда гулко били куранты, на тебя брызнуло сладкое шампанское из неосторожно открытой мною бутылки. От резкого хлопка я непроизвольно вздрогнула и облила тебя пеной.
Несмотря на эту досадную оплошность, мы мирно посидели под ёлочкой, как и в том прекрасном 2005 году. Только это символическое деревце, а вернее сказать, еловая веточка, была мною украдена из привокзального парка. Вместо стеклянных шаров, гирлянд и новогодних украшений на ней висели старые пёстрые пуговицы, а Дедом Морозом служил плюшевый красный кот, моя любимая детская игрушка.
Нам было очень хорошо наедине пить шипучее вино и беседовать обо всём на свете. Я последний раз пила спиртное давным-давно. Ты должна простить меня за то, что я с отвычки и без закуски очень быстро захмелела. Как и водится со мной в подобных случаях, пребывая в приподнятом настроении, я наговорила тебе много всяких глупостей, комплиментов и даже спела романс…»
Дальше опять были стихи. Кира остановилась и попыталась вспомнить фотографию, о которой шла речь. Память была нема. Захватив с собой непрочитанные страницы, Кира отправилась в комнату, сняла с полки два последних фотоальбома и стала их медленно пролистывать. Дойдя до фотографий 2004 года, она внимательно просмотрела несколько разворотов, грустно вздохнула и, захлопнув альбомы, водрузила их обратно на полку. Того, что она искала и о чём шла речь в письме, в её семейном архиве не оказалось. Кира даже засомневалась: было ли вообще такое фото. Возможно, это лишь выдумка, плод Лериного самовнушения.
Подумав, Кира призналась себе, что недостаточно ясно помнит облик Леры. Если бы сейчас кто-нибудь попросил описать эту девушку, она бы, наверное, не смогла сделать этого в деталях. Лишь самые общие черты сохранились в её памяти: узкое лицо, коротко стриженные, словно выцветшие волосы, маленький вздёрнутый носик, бледные тонкие губы. Вот только глаза, их жалостное выражение она не забыла.
Продолжая задумчиво стоять перед книжными полками, Кира включила тюнер. На «Радио «Ретро» звучал голос недавно трагически ушедшего певца:
Скажи, откуда ты взялась
И опоздать не испугалась,
Моя неведомая страсть,
Моя нечаянная радость,
Нарушив мой земной покой,
Ты от какой отбилась стаи,
И что мне делать с тобой такой,
Я не знаю…
Кира, усмехнувшись, мысленно добавила: и куда делась? Она выключила радио, вернулась к дивану, удобно устроилась, разложив своё чтение на журнальном столике. Её ждали новые Валерины стихи:
«Унесённая ветром,
запоздавшая к сроку,
Обещавшая помнить,
переставшая верить,
Я к тебе на гондоле
из цветов баобаба
Возвращусь, исполняя
партитуры цикады.
На серебряном блюде
мастеров-чудоделов
Я узоры из ягод
возложу на колени,
На дрожащие плечи – сари,
шитую шёлком,
Шкуру тигра, побеждённого мною,
под ноги,
Сто языческих сказок
тихих в нежные уши,
Запах пряный саванны
тонкой струйкой с одежды,
Загорелой дублёной
к белой матовой крепко,
По знакомым забытым
к кисло-терпкому метко,
Благодарностью счастья —
брошь из перьев колибри,
На тончайшие пальцы —
россыпь – дар ювелиров,
Из кальянов химера
дымом винным и пеплом.
Ты дождись только верно
унесённую ветром…»
Стихи снова, к огорчению Киры, обрывались, а письмо продолжалось.
«Я не допела до конца. Мне надо было капельку передохнуть. Я стала очень быстро уставать. Совсем ни на что не остаётся сил. Знаешь, я думала, что уже совсем разучилась плакать за это время, что последние признаки жизни стали постепенно покидать мою душу и тело, но…»
Всё, что ты видишь и слышишь, выглядит весьма правдоподобно, сказал однажды Кире отец. В то же время всё это может оказаться весьма и весьма сомнительным. Возвращаться на кухню, чтобы приготовить ещё кофе, ей не хотелось. Кира подошла к бару, откинула дверцу и оглядела стоящие рядами разнокалиберные бутылки. Остановив свой выбор на кьянти, она налила в широкий бокал рубинового вина, сделала большой глоток, немного постояла, смакуя его вкус, и вернулась к прерванному чтению.
«Сколько же я тебе всего врала, раздувалась, словно огромный мыльный пузырь, пыталась враньём приукрасить в твоих глазах свой неяркий статус. Понимаешь, когда достаточно долго находишься «на коне», а потом вдруг, по прихоти судьбы, приходится спешиваться, возникает острая проблема завышенной самооценки и лопнувших амбиций. К сожалению, со мной в жизни случилось именно такое. Но я жаждала быть достойной тебя, стремилась привлечь к себе твоё внимание. Чтобы тебе не было скучно, я сочиняла всяческие казусы, которые якобы случались со мной.