Тогда началась погоня: землю сотрясали кони воинства Оромэ,и огонь, что высекли копыта Нахара, был первым светом, вернувшимся в Валинор.Но, едва достигнув Тучи Унголианты, всадники валаров ослепли, растерялись,рассеялись и поскакали, сами не зная куда; и глас Валаромы затих и смолк. АТулкас словно запутался в черных тенетах ночи — силы оставили его, и онбессильными ударами осыпал воздух. Когда же Туча ушла, стало поздно: Мелькорнасладился местью и ушел неведомо куда.

Прошло время, — и великая толпа собралась вкруг КольцаСудьбы; и валары восседали во тьме, ибо была ночь. Но звезды Варды сияли теперьв небесах, и воздух очистился; ибо ветры Манвэ разогнали испарения смерти иотбросили назад морские туманы. И поднялась Йаванна, и встала на Эзеллохаре,Зеленом Кургане, ныне пустом и черном; и она возложила руки на Древа, но тебыли темны и мертвы, и какой бы ветви ни коснулась она, — ветвь ломалась ибезжизненно падала к ее ногам. Тогда поднялся многоголосый плач; и казалосьскорбевшим, что они осушили до дна чашу горя, налитую для них Мелькором. Но этобыло не так.

Йаванна обратилась к валарам:

— Свет Древ ушел и живет ныне лишь в СильмариляхФеанора. Провидцем оказался он! Даже для самых могучих под властью Илуватарасуществует труд, что может быть сделан лишь раз. Свету Древ подарила жизнь я, иникогда более в Эа не сотворю подобного. Однако, имей я хоть каплю того света,я смогла бы вернуть жизнь Древам, прежде чем корни их изменятся необратимо; итогда раны наши затянутся, и злоба Мелькора будет посрамлена.

Тогда спросил Манвэ:

— Слышал ли ты, Феанор, сын Финвэ, речи Йаванны? Дашьли ты, о чем она просит?

Долго молчали все, но Феанор не ответил. И вскричал тогдаТулкас:

— Говори, о нолдор, да или нет! Но кто откажет Йаванне?Не из, ее ли трудов вышел свет Сильмарилей?

Но Ауле Создатель возразил:

— Не спеши! Мы просим о большем, чем ты думаешь. Дайтеему время — и покой, чтобы решить.

Тут заговорил Феанор, — и горечь была в его словах:

— Для малых, как и для великих, есть дела, сотворитькои они могут лишь единожды; и в этих делах живет их дух. Возможно, я смогурасщепить свои алмазы, но никогда не сотворю я подобных им; и если разобью их,то разобью свою душу и умру — первым из эльдаров в Амане.

— Не первым, — молвил Мандос, но его слов непоняли; и снова упала тишь, пока Феанор размышлял во тьме. Ему казалось, что онокружен кольцом врагов; ему вспоминались речи Мелькора, что Сильмарили не будутсохранны, завладей ими валары. "Или он не валар, — говорил онсебе, — или не читает в их душах? Вор выдает воров!" — и онгорько вскричал:

— По своей воле я не сделаю этого! Если же валарыпринудят меня, — я увижу наверняка, что Мелькор им сродни.

— Ты сказал, — произнес Мандос.

И встала Ниэнна, и взошла на Эзеллохар, и, отбросив серыйкапюшон, слезами омыла грязь Унголианты; и пела она, скорбя о жестокости мира иоб Искажении Арды.

Но когда Ниэнна рыдала, явились посланники — нолдоры изФорменоса, неся лихие вести. Они поведали, как слепящая Тьма нахлынула насевер, и в сердце той Тьмы шла сила, коей не было имени, и Тьма изливалась изнее. А еще там был Мелькор, он подступил к дому Феанора и у дверей его сразилкороля нолдоров Финвэ, пролив первую в Благом Краю кровь; ибо Финвэ —единственный — не бежал пред ужасом Тьмы. И еще сказали посланцы: Мелькорразрушил твердыню Форменоса, забрав все камни, что хранились там; и Сильмарилисгинули.

Тут встал Феанор и, подняв руку, пред лицом Манвэ проклялМелькора и нарек его Морготом, Черным Врагом Мира; и лишь этим именем звали еговпредь эльдары. Проклял он также и призыв Манвэ, и час, когда он, Феанор,вступил на Таниквэтиль, решив в безумии гнева и скорби, что будь он вФорменосе, сил его хватило бы на большее, чем тоже погибнуть, как замыслилМелькор. А после того, Феанор вышел из Кольца Судьбы и бежал в ночь, ибо отецбыл ему дороже Света Валинора; да и кто из сыновей эльфов или людей меньшеценил своих отцов?

Многие сострадали муке Феанора, но то, что он утратил,утратил не он один; и Йаванна плакала на кургане в страхе, что Тьма на векапоглотит последние лучи Света Валинора. Ибо, хотя валары не осознали ещеполностью, что случилось, они видели, что Мелькор призвал себе помощь из-запределов Арды; Сильмарили сгинули, и, казалось, уже все равно, ответил лиФеанор Йаванне «нет» или «да». Однако, скажи он вначале, до того, как пришливести из Форменоса, «да» — быть может, после деянья его были бы иными. Ныне жерок навис над нолдорами.

А в это время Моргот, уйдя от погони валаров, явился впустоши Арамана. Земли эти лежат на севере, меж Пелорами и Великим Морем, какАватар на юге; но Араман обширнее: меж берегом и морем раскинулись пустынныеравнины, где царит холод, — и чем ближе ко Льду, тем холоднее. В спешкепронеслись Моргот и Унголианта через этот край и, миновав великую мглу Ойомурэ,вышли к Хелкараксэ, где пролив меж Араманом и Средиземьем заполнял вздыбленныйлед; Враг пересек его и вернулся на север Внешних Земель. Вместе двинулись онидальше, ибо Моргот не мог избавиться от Унголианты, ее туча все еще окружалаего, и все ее глаза были устремлены на него; и так пришли они в земли, чтолежат к северу от залива Дрэнгист. Теперь Моргот был близко к развалинамАнгбанда, своей древней западной твердыни; Унголианта, почуяв его надежду ипоняв, что здесь он попытается ускользнуть от нее, остановила его, требуя,чтобы он отдал обещанное.

— Черносердый! — молвила она. — Я исполнилатвою просьбу. Но я еще не насытилась.

— Чего же еще хочешь ты? — спросил Моргот. —Ужели весь мир должен уйти в твое брюхо? Я не давал обета скормить его тебе.Владыка его — я.

— Так много мне не надо, — отвечалаУнголианта. — Но ты забрал из Форменоса великие сокровища; я хочу получитьих. Полной горстью ты насыплешь их.

И Моргот был принужден отдать ей камни, что нес с собой — поодному; с великой неохотой делал он это, а она пожирала их, и их красота навекипокидала мир. Все огромней и темнее делалась Унголианта, но жажда ее быланенасытна.

— Лишь левой рукой давал ты, — сказала она. —Открой теперь правую.

В правой руке Моргот держал Сильмарили, — и, хоть изапертые в хрустальном ларце, они начали уже жечь его, и ладонь его терзаламука; но он ни за что не разжал бы ее.

— Нет! — ответил он. — Ты получила свое. Иболишь благодаря силе, что я вложил в тебя, сумела ты исполнить дело. Более ты ненужна мне. Этих творений ты не получишь. Они — мои навеки.

Но Унголианта сильно выросла, а он уменьшился, так как сила уходилаиз него; и она восстала на него: туча ее сомкнулась над ним и она окутала еголипкой паутиной. Тут Моргот испустил ужасающий вопль, что отозвался в горах.Потому и зовется этот край Ламмоф — отзвуки его голоса навсегда поселились внем, и каждый громкий крик в том краю пробуждает их, и все прибрежье до самыхгор полнится воплями яростной муки. Крик Моргота был самым страшным и громкимиз всех, звучавших когда-либо на севере мира: горы тряслись, земля дрогнула,скалы треснули и разошлись. Глубоко и далеко был слышен этот крик. Подразвалинами чертогов Ангбанда, в безднах, куда в спешке не заглянули валары,все еще таились балроги, дожидаясь возвращения своего Властелина; теперь онипроснулись и, перенесясь через Хифлум, огненным смерчем примчались в Ламмоф.Пламенными мечами они разбили сети Унголианты, она отступила и обратилась вбегство, испустив черный дым, укрывший ее; и, бежав с севера, она пробралась вБелерианд и поселилась у подножья Эред Горгорофа, в темной долине, что после,из-за порожденного Унголиантой страха, звалась Нан Дунгорфеб, Долиной УжаснойСмерти. Ибо там, со времен разрушения Ангбанда, жили мерзкие твари в том жепаучьем обличье; и она сочеталась с ними, а потом пожирала; и даже когда самаУнголианта сгинула неведомо куда, потомство ее жило там и плело свои мерзкиесети. О судьбе Унголианты не говорит ни одно предание. Однако, кое-кто считает,что она давным-давно исчезла, в неутолимом своем голоде пожрав самое себя.