снова будешь бодра и весела. Но если ты еще болеешь, не печалься, девочка моя. Играй в игрушки, которые есть в больнице, и рассказывай, как живется в Чехословакии, где тебя очень любят и постоянно вспоминают. Верь мне, девочка моя, настанет день, когда мы снова будем вместе. Будь счастлива, терпи и не позволяй себе тосковать по дому.

Есть одна удивительная новость: мы предоставили твоей школе нашу большую столовую для проведения уроков. В самой школе не хватает классов. Занятия начнутся завтра, и я очень этого жду: буду рада снова видеть в доме детей.

Сегодня сильно подморозило, но солнце светит ярко и приносит мне твою любовь. Мне всегда кажется, что когда солнце сияет особенно ярко, оно словно говорит мне: «порадуйся за свою Веру, сегодня она шлет тебе любовь и счастливые мысли!» Каждый вечер я смотрю на звезды, и те словно шепчут мне: «Продолжай верить». И мы продолжаем. Будьте здоровы, мои дорогие дети, будьте счастливы! Теперь мы ни капли не сомневаемся, что поступили правильно, отправив вас к этим добрым людям. Передавай привет своим хозяевам, скажи, что мы их очень любим и молимся за их благополучие. Поцелуй от меня Дороти, а когда поправишься, прошу, напиши. Пока же будем терпеливо ждать и довольствоваться воспоминаниями.

С любовью и тысячей поцелуев,

Твоя маминка

Следующего письма от мамы пришлось ждать очень долго.

Глава четвертая

Надежда никогда не умирает

Авианалеты еще не начались, и на свое первое Рождество в Англии я поехала к Рэйнфордам в Ливерпуль. Те из кожи вон лезли, чтобы праздник прошел весело, и потратили на подарки и развлечения намного больше, чем могли себе позволить. Я старалась не скучать по дому и ободряла себя мыслью, что в начале следующего года поеду в гости к новым друзьям Евы.

О, что это была за поездка! Чудесный дом Банти с ухоженными лужайками и роскошными видами гавани оказался точно таким, как описывала Ева, а в семье я сразу прижилась. Две недели пролетели как один день: мы целыми днями гуляли, играли в игры за большим обеденным столом или у камина и навещали многочисленных хозяйских друзей и родственников. Больше всего мне понравилась овчарка Уотч и пушистый кот Кейлер, которого мне даже разрешили брать с собой в кровать!

И, разумеется, рядом со мной была Ева. От мамы с папой вестей не было, и Ева стала для меня маленькой мамой. Она хотела знать все – чем я занимаюсь, что чувствую, постепенно она брала на себя роль матери.

Ева посерьезнела. Я часто заставала ее на полу у горящего камина: она молча смотрела на пламя. Я написала в дневнике:

Ева вечно смотрит на огонь. Когда я спросила зачем, она ответила: «А ты сама посмотри: огонь то взмывает вверх, то затухает, но искра всегда остается. Надежда похожа на пламя – она то сильно разгорается, то почти затухает. Но никогда не затухает полностью. Надежда никогда не умирает. Когда-нибудь мы будем свободны».

Мне очень понравились эти слова.

Ева поехала в школу-интернат, и я отправилась с ней. Я провела там две недели и, надо сказать, меня это очень расстроило. Что, впрочем, было неудивительно: между нашей муниципальной школой, временно размещавшейся в убогом церковном здании, и великолепным Евиным интернатом разница была колоссальная. Наша школа была временной, так как в военное время не хватало учителей, помещений и оборудования.

Я же попала в школу, которую, казалось, совсем не затронули связанные с войной ограничения. Здесь все контрастировало с привычной мне средой: элегантные постройки, огромная ухоженная территория, превосходные учителя, дорогая форма… Я словно попала в другой мир.

Об этом есть запись в моем дневнике: «Как тут прекрасно! Мне так нравится эта школа, вот бы остаться здесь на все время пребывания в Англии!»

Но я знала, что к концу января придется уехать. Расставание далось мне нелегко. Вернувшись в Бутл, я написала в дневнике:

Дни с Евой пролетели незаметно. Не успела я опомниться, как наступила среда. О, как же я возненавидела эту среду, наступившую так скоро! Я знала, что у меня не получится предотвратить ее приход. Но случилось и кое-что приятное. Во вторник, собирая вещи, я выглянула в окно и увидела, что пошел снег. Я прекратила сборы, взглянула на небо и взмолилась Господу, чтобы тот обрушил на землю сильный снегопад и дорога из Ливерпуля стала бы непроходимой.

Чуть позже вошла Ева. Я удивилась, ведь в это время она обычно была на уроках. Она просияла и произнесла:

– Вера! Миссис Рэйнфорд не сможет приехать, дороги занесло.

Какая отличная новость, подумала я.

К сожалению, отсрочка продлилась недолго: миссис Рэйнфорд приехала в пятницу, и в субботу мне пришлось уезжать. Я думала, мое сердце разобьется.

В субботу после завтрака я побежала в здание школы-интерната попрощаться с девочками. Я чуть не плакала. Приехала машина и отвезла нас на вокзал. Я рыдала всю дорогу. Ева пыталась меня утешить, но у самой глаза были на мокром месте.

Милая Ева! Как же она ободряла и поддерживала меня, хотя сама нуждалась в поддержке и наставлении! Как же мне повезло с сестрой!

Поезд уже стоял на станции. Как только Ева скрылась из виду, я разрыдалась и безутешно плакала всю дорогу. Путь занял целый день. Когда я ехала к Еве, пейзаж за окном казался прекрасным, но теперь, когда я уезжала прочь, меня ничего не радовало.

Как только мы вернулись в Ливерпуль, я написала ей письмо.

Я снова поселилась у тетушки Марджери. Начался новый семестр, и вскоре я привыкла к новому распорядку. Я уже достаточно хорошо выучила английский, просматривала газеты и журналы и даже слушала радио, надеясь услышать новости о Чехословакии или что-то, связанное с моей родиной. Когда передавали чешскую музыку, я чуть не плакала от счастья. Когда говорили о наших войсках, раздувалась от гордости. Наши солдаты были моими личными героями, ведь они сражались за свободу нашей страны и за мое возвращение домой.

Я слышала, что уже осенью 1939 года чехословацкие изгнанники во Франции начали формировать военизированные отряды. Их возглавил доктор Эдуард Бенеш, второй президент Чехословакии, занявший этот пост в 1935 году вслед за Масариком. Бенеш был великим ученым и политиком, во время Первой мировой войны он сражался на стороне Масарика. А теперь, находясь в ссылке, снова возглавил бой за свободу, и тысячи беженцев, таких же, как и я, возлагали на него надежды. Для меня он был почти богом, и я ежевечерне молилась о его безопасности.

Рэйнфорды