службы и играть на пианино. Она приехала из Праги на том же детском поезде, что и я, жила в маленькой деревушке, а ее названый отец был деревенским старшиной. У нее появились новые друзья, но очень не хватало друзей с родины. Мы были так счастливы, что нашли друг друга! Нам казалось, что наша дружба особенная, и она остается такой до сих пор.

С театра военных действий тем временем прилетали дурные вести. Гитлер наступал, завоевывая страны одну за другой, и, казалось, никто не мог его остановить. Войска союзников отступали. 15 мая 1940 года капитулировала Голландия и прекратилась связь с нашими родителями. С того дня мы не получали от них вестей, даже коротенькой записки.

Последнее письмо пришло накануне, за несколько дней до 15 мая. Я написала об этом в дневнике:

В школе я хвасталась, что получила весточку из дома. Письмо от мамы и папы, ура! Йу-хуу! Это была самая большая радость для меня. Тем вечером перед сном я помолилась за родителей и тысячу раз поблагодарила Бога.

Во Франции британские и союзные войска отступили до Дюнкерка, где подверглись бомбардировкам и автоматному обстрелу «Люфтваффе», а также попали под артиллерийский огонь. Тем временем на юге Англии вышли в море все лодки: рыбацкие шхуны, прогулочные пароходики и частные яхты. Вместе с судами Британского флота к концу мая гражданские лодки спасли с пляжей Дюнкерка 338 тысяч солдат.

Чехословацкие войска также бежали в Великобританию, среди солдат было много раненых. Некоторые попали в ливерпульские больницы. Тогда и я смогла внести свой вклад и помочь воюющим. У большинства чешских солдат в Англии, естественно, никого не было. Те, кто лежал в больнице, страдали от одиночества и нуждались в друзьях.

Я обрадовалась, что наконец могу сделать что-то полезное, с помощью Дороти связалась с ливерпульскими больницами и предложила навестить раненых чехов, если те, разумеется, этого захотят. Для меня они были героями. Я очень гордилась, что нужна им, и считала это великой честью.

Вскоре я стала частой гостьей в больничных палатах. Солдаты всегда были мне рады, только поначалу удивлялись, что их пришла навестить маленькая девочка.

Поскольку я всегда была не робкого десятка и мне казалось, что я знаю об Англии все, я болтала без умолку и в целом вела себя так, будто прожила тут всю жизнь. Но я также расспрашивала солдат: о том, как спаслись из Чехословакии, о боях на фронте – обо всем. Иногда они просили меня написать письмо по-чешски или даже по-английски. Я чувствовала себя очень взрослой и важной. Некоторые раненые хотели передать весточку родным в Чехословакию через Красный Крест и сообщить, что с ними все в порядке.

Были солдаты настолько тяжело раненные, что не могли говорить. Помню одного – поначалу он не показался мне таким уж больным, даже шутил и назвал меня «маленьким чертенком». Но его состояние ухудшилось, и вскоре я поняла, что он умирает. Мне велели не ходить в его палату, но я проскользнула тайком и просто сидела и держала его за руку. Мне было очень страшно, но я не хотела, чтобы он чувствовал себя одиноко. Я жалела его, ведь рядом с ним не было ни родственников, ни друзей, а только маленькая одиннадцатилетняя девочка.

У большинства солдат с Францией остались связаны столь ужасные воспоминания, что они не хотели об этом говорить. Но был один солдат, молодой, веселый и дружелюбный, раненный в ногу, который был не прочь описать случившееся с ним на поле боя. Он рассказал, что солдатам их отряда выдали по восемь пуль на человека, ничего не оставалось, кроме как использовать все пули и бежать. Многих его товарищей убили, ранили или взяли в плен.

– А я спасся лишь потому, что двое моих ребят оттащили меня к лодке, – сказал он и добавил: – А ты, наверно, играла в игрушки и жила в свое удовольствие, пока там творилось такое! Счастливая девочка!

Я задрала нос и ответила, что вообще-то все свободное время вяжу носки для солдат. В школе нам дали задание: девочке, которая свяжет больше всего носков, в конце семестра полагался приз.

– Я выиграю приз, вот увидите, – уверенно ответила я. – Я вяжу в два раза быстрее всех, и чешский метод вязания намного эффективнее английского!

Тут я не соврала. Чешский метод – на самом деле, его использовали во всей континентальной Европе – был намного быстрее.

В следующий раз я принесла солдату носки, которые сама связала. Тот с улыбкой меня поблагодарил, он вообще всегда улыбался.

– Можно я буду носить их по очереди? – спросил он. – Левой ноги у меня больше нет.

Я встретила этого солдата чуть позже, когда его перевели в реабилитационную палату. Он услышал – хотя надеялся, что это всего лишь слух, – что после его побега немцы выбрали двенадцать офицеров и десятерых солдат из числа пленных чехов, отвезли их в Прагу и казнили на Староместской площади. Вот что я написала об этом в дневнике:

Даже если это правда, даже если немцы казнили всех этих мужчин в назидание остальным, они наверняка были рады умереть на родине, а не от пули на чужбине!

В Великобритании тоже царили мрачные настроения. Чемберлен подал в отставку, и новым премьер-министром стал Уинстон Черчилль. Никогда не забуду его потрясающий голос, каким он произнес свою знаменитую речь после сражения в Дюнкерке, когда отказался вступать в мирные переговоры с Гитлером. Мы слушали ее по радио: «Мы будем сражаться на пляжах, мы будем сражаться на полях и на улицах, мы будем сражаться в горах, мы никогда не сдадимся».

Пляжи затянули колючей проволокой. Многие были заминированы. Нам не разрешали выходить на улицы без противогазов, ввели строгий запрет на пользование электричеством после наступления темноты, который ни в коем случае нельзя было нарушать, построили новые убежища на случай авианалетов. Мойра уволилась и вступила в гражданскую оборону – водила машину скорой помощи; ее отец записался в противовоздушный патруль. Все знали, что следующей целью Гитлера станет Британия. Нация готовилась к жестоким авиабомбардировкам и, вероятно, вторжению с моря.

Все вокруг было пропитано волнением, страхом и ожиданием. «Неужели это начало конца?» – думала я.

* * *

Рэйнфорды переехали в маленький приморский городок на полпути между Ливерпулем и Саутпортом. Дороти отказалась возвращаться к тетушке Марджери, и они решили, что в Айнсдейле будет безопаснее и я смогу переехать к ним. Я переехала не сразу. Решили, что я останусь у Марджери до конца летнего семестра, чтобы не прерывать обучение, насколько это возможно.

Тогда я уже не понимала, где хочу жить. После прибытия в Англию я прожила у Рэйнфордов совсем недолго. Они мне очень нравились, но