– Тогда я попрошу вас не дожидаться моих вопросов и попытаться описать состояние Романа в последние несколько дней. Меня особенно интересует ваш последний разговор. И, конечно, хотелось бы знать, что вы сами думаете о ночном происшествии в конюшне.

Евгения не стала артачиться. Некоторые обстоятельства в ее рассказе меня заинтересовали всерьез. Первое: Евгения и не думала открещиваться от телефонного разговора с Лихаревым. Она сама рассказала о нем, прибавила, что этот разговор оказался последним, больше они с Романом не виделись и не говорили. По телефону они не ругались. Они вообще никогда не ругались, заверила Евгения. Обсудили состояние Арабеллы, ее шансы на победу в последнем туре. Роман сказал, что тренер пошел на поправку и, скорее всего, сможет присутствовать на церемонии награждения. На этом разговор закончился.

Что же получается? Роман говорил незадолго до смерти с двумя людьми, этот разговор слышал швейцар отеля, но теперь оба, и Евгения, и Егор, категорически отказываются признавать, что ссорились с ним. Спрашивается почему? Испугались, что их станут подозревать в убийстве?

Вторым удивившим меня обстоятельством была легкость, с которой Евгения говорила о замене жокея. Она прибыла на конюшню одновременно с Кугушевым. И именно она настояла на том, чтобы Кугушев обратился к жюри с просьбой о замене жокея в связи с форс-мажорными обстоятельствами. И сама проследила, чтобы разрешение было подписано. Евгения говорила об этом без тени смущения, правда, в конце разговора заявила, что сделала это в память о Романе. Прозвучало, по-моему, не слишком убедительно, но, может, в спортивной среде такое отношение к смерти коллег кажется естественным? Нужно будет выяснить.

Следующий факт, который меня насторожил: Евгения всеми силами уклонялась от разговора о Егоре. Ни слова о его человеческих качествах и отношениях между братьями, а ведь об этих отношениях она не могла не знать. В конце концов, она не один день провела рядом с Романом. Напрямую она ни разу не ответила «нет», но на все вопросы, касающиеся Егора, отвечала уклончиво или пожимала плечами, мол, не посвящена в детали. Может, у нее роман с Егором? Эту версию тоже стоит проверить.

Что же касается ночного визита в конюшню, у Евгении на этот счет была только одна версия. Роман Лихарев волновался перед соревнованиями, потому и вел себя довольно странно. Моя собеседница была убеждена, что в том, что Роман сломал шею, нет ничьей вины. Несчастный случай, только и всего. Эту версию она отстаивала с таким жаром, что к концу разговора я окончательно уверилась в обратном. Нет, не в том, что Лихарева убили, но в том, что Евгения думает именно так. Кого она старается выгородить? Это тоже задача, и мне ее нужно решить.

Мы беседовали уже довольно долго, пора было закругляться, но вдруг у Евгении зазвонил телефон. Она попросила прощения и отошла в сторону, а когда вернулась, сказала, что вынуждена меня покинуть: Кугушев вызывает.

Мы вернулись в конюшню. У Евгении была своя машина – скромная, старенькая, но вполне на ходу. Сейчас помощница Романа так торопилась, что не стала даже заходить в конюшню – сразу села в машину и уехала.

А вот я покидать конюшню не торопилась. Теперь, когда я здесь одна, нужно изучить место происшествия максимально тщательно. В первый свой приезд я не успела осмотреть помещение, в котором обычно переодеваются наездники перед тем, как садиться на лошадь. Не исключено, что там я обнаружу что-то интересное. Еще мне нужно было узнать адрес сторожа Вадика: вопрос, почему он так удачно ушел в запой именно в день смерти Лихарева, по-прежнему оставался без ответа. А еще я собиралась осмотреть денник Арабеллы и получить консультацию у конюха. Мне хотелось узнать, как реагировала бы лошадь, если бы совершенно незнакомый человек попытался вывести ее из конюшни. Версия, что ночью Лихарев мог быть в конюшне не один, не казалась мне такой уж невероятной.

Первым делом я обошла манеж и осмотрела самые дальние закутки. Нет, ничего такого, что привлекло бы внимание. Тогда я отправилась к деннику Арабеллы. Лошадь мирно пожевывала сено. Я осмотрела задвижку, убедилась, что никаких секретных засовов здесь нет, и двинулась вдоль других денников – хотелось сравнить условия содержания лошадей.

Что ж, приходилось признать, что все в конюшне обустроено по единому стандарту. Различий между аутсайдерами и фаворитами здесь явно не делали.

Я перешла в раздевалку. Длинная комната с тремя небольшими окнами под потолком, ряды шкафчиков, на каждом табличка с именем того, кто им пользуется. Шкафчик Лихарева был третьим с краю. Как ни странно, он не был опечатан.

На плечиках висел костюм жокея. На верхней полке – котелок, внизу – специальная обувь для скачек, еще со следами земли. Здесь же на обыкновенном крючке одежда попроще: спортивный костюм, хлопчатобумажная футболка и хлопковые же перчатки. Я отодвинула котелок и пошарила на полке, но никаких других вещей там не оказалось. Тогда я залезла по очереди в каждый карман костюма. Увы, ничего стоящего. Я стала закрывать дверцу, как вдруг откуда-то сбоку выпало что-то круглое и откатилось под шкаф. Я нагнулась, пытаясь рассмотреть, что это может быть.

Прямо под шкафом лежал скомканный лист фольги, а за ним тот самый выпавший предмет – монетка. Я повернулась к свету, чтобы рассмотреть ее повнимательнее. Десять канадских центов с парусником на реверсе. Наверное, талисман. Мне уже приходилось видеть десятицентовики в роли талисманов, приносящих удачу.

Ни о чем больше я подумать не успела. В комнату кто-то вошел, и до меня донесся негромкий разговор.

– Рассказывай. Ты был у него? Что он помнит? – прошептал первый голос.

– Тише ты, услышать могут, – одернул его второй. – Погоди, я проверю, нет ли кого в раздевалке.

– Слушай, хорош в шпионов играть. Нет тут никого. Все гуляют. Кто победу празднует, кто поражения заливает. Сейчас все в баре, не хуже меня знаешь, – повысил голос первый. – Не тяни резину, выкладывай.

Я замерла на месте, даже дышать старалась через раз. Тех, кто говорил за перегородкой, с моего места видно не было. По голосам я смогла определить только, что это двое мужчин. Один был явно моложе. Это он призывал своего более осторожного товарища поделиться информацией. Тот, что был осторожнее, сделал пару шагов, осмотрел ту сторону шкафов, что была меньше освещена, и вернулся обратно.

– Короче, еле растолкал его, этот ханурик никак не проспится. Вроде ничего не помнит – ни как дежурство проспал, ни откуда магарыч. Ничего не помнит, представляешь?

– Не может быть! По крайней мере, то, как начал пить, он должен помнить, – не поверил молодой. – Брешет, наверное, чтоб не сильно влетело.

– Может, и брешет. Только я постарался его убедить, что он до конца должен держаться этой версии. Следователь к нему пока не приходил. Хорошо бы, совсем не пришел. Говорят, Егор на расследовании не настаивает.

– А чего ему настаивать? Прикарманит братнины денежки и будет жить в его доме как король, – усмехнулся молодой. – Ты лучше скажи: насчет пролома Вадик помнит? Удастся с ним договориться?