— Го-спо-ди! — выдохнул Алексей, когда смог наконец издатьхоть какие-то членораздельные звуки, а произошло это, надо сказать, не слишкомскоро. За это время застреливший Дзюганова солдатик успел поглядеть за борт,словно удостоверяясь, что убитый более не намерен всплыть и забраться в лодку;удовлетворенно кивнул, сунул за пояс сделавший свое дело пистолет и, повернувшисьпо правому борту, принялся напряженно вглядываться в темноту.

Услыхав не то вздох, не то стон ошарашенного Алексея, ондосадливо махнул на того рукой — не мешай, мол! — и даже руку ко лбу козырькомприставил, словно силился что-то разглядеть не во тьме, а при ярком свете.

Однако раньше, чем удалось хоть что-то увидеть, из сыройночи долетел звук усиленно гребущих весел, а потом встревоженный оклик — и хотьАлексея, казалось бы, трудно было удивить сильнее, чем он был удивлен, он всеже изумился, ибо ночь говорила по-французски:

— Жан-Луи! Ты меня слышишь?

— Вперед! Сюда! — так же по-французски закричал солдатик,доселе изъяснявшийся самым, что ни на есть акающим московским говорком.

Весла зашлепали ближе, и через миг из тьмы выявилисьочертания другой лодки, с одним только гребцом, который встревожено вглядывалсяв солдатика и твердил:

— Господине Жан-Луи, какое счастье, что все кончено! Я досмерти боялся, что этот русский зверь сумеет тебя опередить!

— Ты меня всегда недооценивал, Огюст, — проворчал солдатик иобратился к Алексею:

— Сударь, вы свободны. Не волнуйтесь — ваша камера вкрепости останется пустовать. Но сейчас нам надобно очутиться как можно дальшеотсюда, потому прошу вас перебраться в другую лодку.

— Что вы наделали?! — смог наконец воскликнуть Алексей, докоторого только сейчас дошло, что на его шее теперь так-таки и висит не тольковоображаемое, но, и вполне реальное убийство.

— Кто вас просил?.. Как вы смели?.. Куда вы намерены менявезти?

— Туда, где находится особа, рискнувшая жизнью и честью радивашего спасения, — ответил Огюст, и возмущенный вопль: “Чего она лезла не всвое дело?” — застрял в глотке Алексея.

“Особа, рискнувшая жизнью и честью ради вашего спасения…”

Во всем Петербурге у Алексея была лишь одна знакомая“особа”, готовая ради него на все. Ведь она уже рискнула однажды — там, в домедядюшки, — так отчего бы ей не рискнуть снова, на ночной Неве?!

Он был изумлен, оскорблен, обижен, он страдал, когда,проснувшись, не отыскал ее рядом, а увидал только лишь злоехидного Бесикова сотоварищи. Думал, она мгновенно забыла о нем, лишь разомкнула объятия, однакоэто не так! Это не так!

Остается дивиться, как она узнала об опасности, котораягрозила ее нечаянному возлюбленному, как смогла так быстро предпринять усилиядля его спасения. Алексей и дивился от всего сердца.

На всем белом свете не сыскалось бы менее подходящего местадля глупых, блаженных улыбок, чем лодка, качающаяся посреди ночной Невы, однакоименно такая улыбка расплылась в этот миг по лицу нашего героя. Не поперечивболее ни словом, он, поддерживаемый Огюстом, перелез в его лодку. За нимпоследовал Жан-Поль, а потом оба Алексеевых спасителя совместными усилиямиперевернули ту лодку, из который недавно отправился в свое последнее плаваниебедолага Дзюганов.

— Всякое в жизни бывает, — философски изрек Огюст, глядявслед посудине, которую волны послушно понесли по течению.

— Отправятся люди на лодке покататься, глядишь — и… А ведьамуниция тяжелая, вода наливается в сапоги. А они каменеют, тянут ко дну. Ктоуслышит крик о помощи посреди ночной Невы?!

— Он сочувственно улыбнулся, глядя на довольно-таки ошалелоелицо спасенного:

— Вижу, сударь, вы теряетесь в догадках? Ну да ничего, скоровсе разъяснится. А пока… пока позвольте Жан-Полю завязать вам глаза.

Извините, но нам был отдан категорический приказ. В такомделе, как освобождение государственных преступников, прежде всего — сохранениеполной тайны!

— Как это — глаза завязать? — насторожился наш герой.

— Зачем? Я не дамся! И отчего вы меня преступникомназываете? Я никакого преступления не совершал!

— Не только вы так полагаете, — согласился Огюст. — Мы тожесмотрим на это дело широко. Однако у официальных властей на сей счет своемнение.

— Самое удачное место спорить о юриспруденции! — пробормоталЖан-Поль, брезгливо пожимаясь в своих насквозь уже промокших лосинах.

— Не отложить ли его до прибытия хотя бы на берег?

— Воля ваша, господа, но позиция у вас обоих, как бы этопоточнее выразиться.., изрядно шаткая!

Он был прав в самом прямом смысле слова, ибо на Невепотихоньку поднималось волнение и с каждым мгновением лодочку покачивало всеощутимей.

— Давайте, сударь, — сказал Жан-Поль, помахивая чернымшарфом, — подставляйте голову. И не станем более тратить времени насловопрения.

Поверьте, время не ждет, как любите говорить вы, русские.

Алексей смотрел затравленно. Он и сам не знал, отчего емубыло так страшно дать завязать себе глаза. Неизвестность, тьма, невозможностьвидеть, что с ним станут делать, как будет далее разворачиваться его судьба, —вот что пугало пуще всего.

Честное слово, прикажи ему сейчас Огюст раздеться доисподнего, броситься в студеную воду и плыть саженками к берегу — онсопротивлялся бы с меньшим пылом. А дать завязать себе глаза и покорно ждатьразвития событий… Все возмущалось в душе нашего героя.

Слишком отчетливо осознавал он, что внезапно сделалсяигрушкою неких сил, которые взяли его судьбу в свои руки и забавляются ею всвое удовольствие, даже не собираясь спрашивать его, Алексея, разрешения.

Вспомнил, как нянюшка для забавы маленького барина, бывало,шивала из тряпок человечка с разрисованной головой. В голове изнутри былаоставлена дырка; нянька вставляла туда указательный палец, а большой и среднийпомещались изнутри в тряпичное тело человечка.

С помощью этих трех пальцев он мог складывать ручонки,хлопать в ладоши, мотать головой и кивать и, говоря нарочно писклявымнянюшкиным голосом, даже был способен хватать маленького Алешку за руку.