быть просто reculer pour mieux sauter[46]. Даже в тех случаях, когда у детей действительно проявляются сексуальные симптомы – иными словами, когда инцестуальная склонность совершенно очевидна, – я бы рекомендовал тщательное обследование психики родителей. В таких случаях можно обнаружить удивительные факты, например отца, бессознательно влюбленного в собственную дочь, или мать, бессознательно флиртующую с сыном. Под покровом бессознательности оба приписывают собственные взрослые эмоции ребенку, который ведет себя, равно бессознательно, навязанным ему образом. Дети, безусловно, не станут играть эти странные и неестественные роли, если только их бессознательно не принудит к этому родительская установка.

147 Приведу один такой случай. Речь идет о семье с четырьмя детьми – двумя дочерями и двумя сыновьями. Все четверо были невротиками. У девочек невротические симптомы проявились еще до наступления половой зрелости. Ниже я обрисую судьбу семьи в общих чертах, опуская ненужные подробности.

148 В двадцать лет старшая дочь влюбилась в приятного молодого человека из хорошей семьи, во всех отношениях подходящего и получившего университетское образование. Свадьба, однако, была отложена, и, словно загипнотизированная, девушка завела роман с одним из служащих своего отца. Казалось, она очень любила своего жениха, но была с ним так чопорна, что не позволяла ему даже поцеловать себя, в то время как с другим мужчиной без малейших колебаний заходила достаточно далеко. Она была чрезмерно наивна и инфантильна и поначалу совершенно не осознавала, что делает. Затем, к ее невыразимому ужасу, на нее снизошло озарение. Пережив психологический надлом, девушка впала в истерию, сохранявшуюся в течение многих лет, и разорвала связь с обоими мужчинами, никому не объяснив своего решения.

149 Вторая дочь вышла замуж, по-видимому, без каких-либо затруднений, но за мужчину ниже ее по умственному уровню. Она была фригидной и оставалась бездетной. Менее чем через год она так страстно влюбилась в друга своего мужа, что их отношения переросли в длительный роман.

150 Старший сын, сам по себе весьма одаренный молодой человек, проявил первые признаки невротической нерешительности при выборе профессии. В конце концов, юноша решил изучать химию, но вскоре его охватила такая тоска по дому, что он бросил университет и вернулся к матери. Там он впал в своеобразное состояние душевного смятения с галлюцинациями. Когда приблизительно через шесть недель это состояние прошло, он решил заняться медициной и даже сдал экзамен. Спустя какое-то время он обручился. Едва помолвка состоялась, как он начал сомневаться в правильности своего выбора; его обуяла сильнейшая тревога, и помолвка была расторгнута. В дальнейшем он окончательно потерял рассудок, и его пришлось на несколько месяцев поместить в психиатрическую больницу.

151 Второй сын был психастеническим невротиком, женоненавистником, который всерьез планировал всю жизнь оставаться холостяком и самым сентиментальным образом цеплялся за свою мать.

152 Меня попросили заняться всеми четырьмя детьми. История каждого безошибочно указывала на некую тайну в жизни матери. В конце концов я ее узнал. Эта дама была умной, жизнерадостной женщиной, которая в юности получила весьма одностороннее и узкое образование. Будучи предельно строгой по отношению к себе и обладая сильным характером, она всю жизнь придерживалась привитых ей принципов и не допускала никаких исключений. Вскоре после замужества она познакомилась с другом своего мужа и, судя по всему, влюбилась в него. Хотя любовь была взаимной, воспитание не предусматривало такой возможности, а потому любовь не имела права на существование. Дама вела себя так, будто ничего не произошло, и играла эту роль более двадцати лет, вплоть до смерти этого мужчины. Ни одна из сторон и словом не обмолвилась о своих чувствах. Ее отношения с мужем были сдержанными и корректными. В последующие годы она периодически страдала приступами меланхолии.

153 Естественно, такое положение дел не могло не создать гнетущую атмосферу в доме. Ничто так не влияет на детей, как секреты в семейном шкафу. Они оказывают чрезвычайно заразительное воздействие на детей. Дочери бессознательно имитировали установку матери[47], в то время как сыновья старались компенсировать ее, оставаясь, так сказать, бессознательными любовниками, причем бессознательная любовь сверхкомпенсировалась сознательным неприятием женщин.

154 Как нетрудно вообразить, на практике работать с подобными случаями отнюдь не просто. Лечение в самом деле следовало начать с матери или, скорее, с отношений между отцом и матерью. Полагаю, всестороннее осмысление ситуации и ее последствий имело бы благотворный эффект. Осознание происходящего исключает тягостную атмосферу, недосказанность, общее неведение, полное игнорирование объекта беспокойства; одним словом, оно предотвращает вытеснение болезненного содержания. Хотя может показаться, что человеку это причиняет больше страданий, он, по крайней мере, страдает осмысленно и по поводу чего-то реального. Преимущество вытеснения в том, что оно освобождает сознание от тревоги, а дух – от всех забот и горестей, однако в противовес вызывает косвенное страдание от чего-то иллюзорного, а именно невроз. Невротическое страдание – это бессознательный обман, лишенный моральных достоинств, присущих страданию реальному. Помимо невроза, вытесненная причина страдания порождает и другие проблемы: она распространяется на окружающих и, если в семье есть дети, инфицирует их тоже. В результате невротические состояния часто передаются из поколения в поколение, подобно проклятию Атрея[48]. Дети заражаются косвенно через установку, которую инстинктивно принимают по отношению к душевному состоянию своих родителей: они либо борются с неврозом с помощью невысказанного (реже – озвученного) протеста, либо прибегают к парализующему и компульсивному подражанию. В обоих случаях ребенок вынужден делать, чувствовать и жить не так, как хочет он сам, а так, как желают его родители. Чем «солиднее» ведут себя отец с матерью, чем меньше признают собственные проблемы (в основном под предлогом «жалости к детям»), тем дольше детям приходится страдать от непрожитой жизни своих родителей и реализовывать то, что последние вытеснили в бессознательное. Речь идет не о том, что родители должны быть «идеальными», дабы не оказывать вредного воздействия на своих сыновей и дочерей. Будь они совершенны, это было бы катастрофой: в таком случае у детей не было бы другой альтернативы, кроме моральной неполноценности, если, конечно, они не предпочтут бороться с родителями их собственным оружием, то есть копировать их во всем. Впрочем, этот трюк позволяет лишь отложить окончательную расплату до третьего поколения. Вытесненные проблемы и страдания, которых таким образом удается избежать, выделяют коварный яд, проникающий в душу ребенка через самые толстые стены молчания и выбеленные склепы обмана, самодовольства и недосказанности. Ребенок беспомощен перед психическим влиянием родителей и вынужден копировать их самообман, неискренность, лицемерие, трусость, ханжество и эгоистичное отношение к собственному комфорту, подобно тому, как воск принимает форму печати. Единственное, что может спасти ребенка от неестественной травмы, – это стремление родителей не уклоняться от психических трудностей посредством обманных маневров или искусственной бессознательности. Напротив, они должны воспринимать их как задачи, подлежащие решению, быть максимально честными с самими собой и стараться высветить самые темные уголки своей души. Если они могут поговорить с кем-то понимающим, тем лучше. Те, для кого по тем или иным причинам такое признание невозможно, оказываются, безусловно, в более тяжелом, но отнюдь не безвыходном положении – зачастую это даже преимущество, ибо они вынуждены справляться без посторонней помощи с тем, что для них наиболее сложно. Публичные исповеди, наподобие принятых в Армии спасения или Оксфордской группе[49], – действенное решение для простых душ, которые могут излить свои чувства ex profundis[50]. Но таким душам неуютно в модных салонах, да и вряд ли последние можно назвать местом для откровений, какими бы нескромными они ни были. Исповеди, как известно, также используются для самообмана. Чем умнее и культурнее индивидуум, тем более утонченно он может себя обманывать. Ни один человек, более или менее интеллектуально развитый, не должен считать себя ни святым, ни грешником. И то и другое было бы сознательной ложью. Скорее, ему следует стыдливо помалкивать о собственных моральных качествах, всегда памятуя о своей вопиющей греховности, с одной стороны, и о смиренном понимании этого безнадежного положения дел, достойном всяческого уважения, – с другой. В беседе с одним моим знакомым, мучительно раскаивавшимся в своих грехах, Блюмхардт-младший[51] заметил: «Думаете, Богу интересна эта жалкая мерзость?» Блюмхардт, очевидно, имел в виду ровно то, что делает