например, место отца занимает врач («перенос» по Фрейду), то на месте матери оказывается мудрость учения. В Средние века заменой семьи выступала мать-церковь. В последнее время на смену духовной организации общества пришли мирские привязанности, ибо постоянная принадлежность к семье сопряжена с весьма нежелательными психическими последствиями и по этой причине даже в примитивном обществе невозможна благодаря обрядам инициации. Человек нуждается в более широком сообществе, чем семья; в ее рамках он будет отставать как духовно, так и нравственно. Если он обременен слишком большой семьей, если его связь с родителями чересчур сильна, он просто перенесет привязанность к родителям на семью, которой обзаведется сам (если это когда-нибудь случится), создав таким образом ту же удушающую психическую атмосферу для своего потомства, от которой в юности страдал сам.

159 Психическая приверженность какой-либо светской организации никогда не сможет удовлетворить духовные и эмоциональные требования, ранее предъявлявшиеся к родителям. Более того, светской организации невыгодно иметь членов, выдвигающих такие требования. Это достаточно ясно видно на примере бездумных ожиданий, которые лелеют духовно незрелые люди в отношении «государства-отца». К чему в конечном счете приводят подобные ложные стремления, свидетельствует опыт тех стран, вожди которых, умело эксплуатируя инфантильные надежды масс путем внушения, фактически преуспели в присвоении себе власти и авторитета отца. Духовное обнищание, отупение и моральное вырождение заняли место духовного и нравственного развития и породили массовый психоз, способный привести только к катастрофе. Ни один человек не в силах в полной мере реализовать даже биологический смысл своего существования, если это и только это преподносится ему как идеал. Что бы недальновидный рационалист-доктринер ни говорил о значении культуры, факт остается фактом: существует дух, созидающий культуру. Этот дух – живой дух, а не просто рационализующий интеллект. Соответственно, он пользуется религиозной символикой, превосходящей разум; там, где эта символика отсутствует или встречает непонимание, дела идут плохо. При утрате способности ориентироваться на религиозную истину не остается ничего, что могло бы избавить человека от его первоначальной биологической подчиненности семье, ибо в таком случае он без всякой коррекции переносит свои инфантильные принципы на мир в целом и находит там отца, который не направляет его, а ведет к гибели. Как бы ни было важно для мужчины зарабатывать на хлеб насущный и, по возможности, содержать семью, он тем самым не достигает ничего, что могло бы наполнить смыслом его жизнь. Он даже не может должным образом воспитать своих детей и потому пренебрегает заботой о потомстве, то есть несомненным биологическим идеалом. Духовная цель, выходящая за пределы сугубо естественного человека и его мирского существования, есть необходимое условие здоровья души. Это архимедова точка опоры: без нее невозможно перевернуть мир и преобразовать естественное состояние в культурное.

160 Наша психология принимает во внимание как культурного, так и естественного человека; соответственно, ее объяснения обязаны учитывать обе точки зрения – духовную и биологическую. В качестве медицинской психологии она не может поступать иначе, кроме как рассматривать человека в целом. Поскольку среднестатистический врач получает образование исключительно в области естественных наук и, следовательно, привыкает трактовать все явления как «естественные», разумно ожидать, что он будет подходить к психическим явлениям с биологических позиций. Данный способ наблюдения имеет большую эвристическую ценность и открывает перспективы, которые прежде были для нас закрыты. Благодаря эмпирическому и феноменологическому подходу сегодня мы знаем, что происходит и как, в отличие от прежних времен, когда существовали только убеждения и теории о неизвестном. Трудно переоценить значение строго научного, биологического исследования; оно заострило внимание психиатра на фактических данных и сделало возможным описание, максимально приближенное к действительности. Однако эта якобы самоочевидная процедура вовсе не самоочевидна; точнее, ни в одной другой области взгляд на факты не отличается такой близорукостью, как в восприятии и наблюдении психики за самой собой. Нигде предрассудки, неверные толкования, оценочные суждения, идиосинкразии и проекции не проявляются так ярко и беззастенчиво, как в этой конкретной области исследований, независимо от того, за кем именно мы наблюдаем – за собой или за соседом. Нигде наблюдатель не вмешивается в эксперимент более радикально, чем в психологии. Возникает искушение сказать, что удовлетворительная проверка фактов невозможна в принципе, ибо психический опыт чрезвычайно деликатен и, кроме того, подвержен влиянию бесчисленных возмущающих факторов.

161 Также не следует упускать из виду и то, что, если во всех других областях естествознания физический процесс наблюдается посредством психического, в психологии психика наблюдает саму себя – непосредственно в субъекте, косвенно в соседе. В данной связи нельзя не вспомнить историю о чудесном спасении барона Мюнхгаузена (как известно, он вытащил себя из болота за волосы); следовательно, возникает сомнение в том, возможно ли вообще психологическое знание. В этом вопросе врач испытывает благодарность к естествознанию за то, что ему не нужно философствовать; он может наслаждаться живым познанием в психике и через нее. Иными словами, хотя психика не может знать ничего за пределами психики (это было бы в духе барона Мюнхгаузена!), встреча двух незнакомцев в области психического тем не менее возможна. Они никогда не познают себя такими, какие они есть, но увидят себя такими, какими кажутся друг другу. В других естественных науках на вопрос «что это» можно ответить знанием, выходящим за рамки рассматриваемого явления, а именно, психической реконструкцией физического процесса. Но в чем или через что может быть воспроизведен психический процесс? Он может быть воспроизведен только в психическом и через него; иначе говоря, не существует никакого знания о психическом, есть лишь знание в психическом.

162 Таким образом, хотя медицинский психолог отображает психическое в психическом, он, тем не менее, сохраняет верность эмпирическому и феноменологическому подходу, оставаясь в рамках естественной науки; в то же время он принципиально отходит от него, ибо осуществляет реконструкцию – познание и объяснение – не в другой среде, а в той же самой. Естественная наука сочетает в себе два мира – физический и психический. Психология делает это лишь в той мере, в какой касается психофизиологии. Как «чистая» психология, она объясняет ignotum per ignotius[56], поскольку может реконструировать наблюдаемый процесс только в той среде, из которой этот процесс состоит. В физике это было бы равносильно воспроизведению физического процесса во всех его возможных вариациях без помощи какой-либо теории. Однако всякий психический процесс, насколько он поддается наблюдению как таковой, по существу есть theoria, то есть представление; его реконструкция – или «ре-презентация» – в лучшем случае лишь вариант того же самого представления. В противном случае это просто компенсаторная попытка устранить и обнаружить дефект или фрагмент полемики или критики; то и другое предполагает устранение процесса, подлежащего реконструкции. Применять такую процедуру в психологии столь же научно, сколь научна палеонтология восемнадцатого века, трактовавшая Andrias Scheuchzeri (гигантскую саламандру) как человеческое существо, утонувшее во время Всемирного потопа. Данная проблема становится особенно актуальной, когда мы имеем дело с труднопостигаемыми содержаниями – сновидческими образами, маниакальными идеями и тому подобным. Здесь интерпретация не должна опираться на любые другие воззрения помимо тех, которые даны самим содержанием. Если кому-то снится лев, правильное толкование может лежать только в направлении льва; иными словами, это будет, в сущности, амплификация образа. Все остальное было бы неадекватным и неверным, ибо образ «лев» есть вполне четкое и позитивное представление. Когда Фрейд утверждает, будто сновидение означает нечто отличное от того, что оно говорит, такое толкование «полемично» в отношении естественной и спонтанной самопрезентации сновидения и, следовательно, некорректно. Научная интерпретация в русле рассматриваемого образа не может считаться тавтологией; напротив, она расширяет значение образа до тех пор, пока тот не примет, благодаря амплификации, вид общезначимого понятия. Даже математическое понимание психического, будь оно возможным, представляло бы собой только алгебраически выраженное расширение его смысла. Фехнеровская[57] психофизика прямо этому противоположна; она подобна акробату, пытающемуся перепрыгнуть через собственную голову.

163 В данном важнейшем отношении психология выходит за рамки естествознания. Несмотря на общность метода наблюдения и эмпирической проверки фактов, психологии недостает архимедовой точки опоры и, соответственно, возможности объективного измерения. В этом плане она занимает невыгодное положение по сравнению с естественными науками. Единственная наука, попавшая в аналогичную ситуацию, – атомная физика, где наблюдаемый процесс видоизменяется наблюдателем. Поскольку физике приходится соотносить свои измерения