с объектом, она вынуждена отличать среду наблюдения от наблюдаемого явления[58], в результате чего категории пространства, времени и причинности приобретают относительный характер.

164 Это странное сходство атомной физики и психологии имеет неоценимое преимущество, ибо дает нам некоторое представление о возможной архимедовой точке опоры для психологии. Микрофизический мир атома обнаруживает определенные черты, роднящие его с психическим, что отметили даже физики[59]. Здесь, по-видимому, содержится, по крайней мере, намек на то, как психический процесс может быть «реконструирован» в другой среде, а именно в микрофизике материи. Конечно, в настоящее время никто даже отдаленно не может вообразить, как будет выглядеть такая «реконструкция». Очевидно, что она может быть предпринята только самой природой или, скорее, происходит непрерывно, все время, пока психика воспринимает физический мир. Противостояние психологии и естествознания не совсем безнадежно, хотя, как уже было сказано, этот вопрос выходит за рамки нашего нынешнего разумения.

165 Психология также может претендовать на статус одной из гуманитарных наук, или, как их называют по-немецки, Geistesiuissenschaften, наук о духе. Все они вращаются и существуют в области психического, если использовать данный термин в его ограниченном, естественно-научном смысле. С этой точки зрения «дух» – психический феномен[60]. Но даже как наука о духе психология занимает исключительное положение. Право, история, философия, теология и т. д. характеризуются и ограничиваются своим предметом. В результате образуется четко определенное духовное поле, которое само по себе с феноменологической точки зрения есть психический продукт. Психология, с другой стороны, раньше считалась философской дисциплиной, а сегодня тяготеет к естественным наукам; ее предметом выступает не умственный продукт, а природное явление, то есть психическое. Как таковая, она относится к числу элементарных манифестаций органической природы, которая, в свою очередь, образует одну половину нашего мира (другая половина – неорганическая). Как и все естественные образования, психика – это иррациональная данность. По всей видимости, она есть особое проявление жизни; подобно живым организмам, она производит значимые и целенаправленные структуры, с помощью которых распространяется и постоянно развивается. Как жизнь наполняет всю землю растительными и животными формами, так и психика создает более обширный мир, а именно сознание, то есть самопознание Вселенной.

166 В части своего естественного предмета и метода современная эмпирическая психология относится к естественным наукам, но в части подхода к объяснению принадлежит к наукам гуманитарным[61]. На основании этой «двойственности» или «двойной ценности» были высказаны сомнения в ее научном характере, во-первых, из-за той же амбивалентности, а во-вторых, из-за ее предполагаемой «произвольности». Что касается последнего, не следует забывать: многие люди рассматривают свои психические процессы как сугубо произвольные. Такие люди наивно убеждены, будто все их мысли, чувства, желания и так далее суть продукты их воли, а значит, носят «произвольный» характер. Они полагают, что думают свои собственные мысли и желают свои собственные желания, будучи единственным субъектом этих видов деятельности. Им и в голову не приходит, что психическая деятельность может совершаться без субъекта (в данном случае, конечно, без «я») и что психическое содержание, которое, как им кажется, они сами породили, не только существует само по себе, но и в гораздо большей степени является продуктом самого себя или воли, отличной от воли эго.

167 Здесь мы сталкиваемся с модной и широко распространенной иллюзией в пользу «я». По-французски даже говорят «J’ai fait un rêve»[62], хотя сновидение – единственное психическое содержание, о котором меньше всего можно сказать, что мы желаем или создаем его намеренно. И наоборот, хотя в немецком языке есть замечательное слово «Einfall»[63], ни один человек, которого посещала «хорошая идея», не испытывает ни малейших угрызений совести, приписывая эту счастливую случайность себе, как будто она – его собственная заслуга. Как ясно показывает термин «Einfall», это не так, во-первых, из-за очевидной несостоятельности субъекта, а во-вторых, из-за явной спонтанности транссубъективной психики. Посему по-немецки, а также по-французски и по-английски мы говорим: «Мне пришла в голову идея», и это абсолютно правильно, учитывая, что агент – это не субъект, а идея, и что идея появилась помимо воли субъекта.

168 Такие примеры указывают на объективность психики: это естественный феномен, в котором нет ничего «произвольного». Воля тоже феномен, хотя «свободную волю» нельзя отнести к числу естественных явлений: она наблюдаема не сама по себе, а только в форме понятий, взглядов, убеждений или верований. Следовательно, эта проблема принадлежит чистой «науке о разуме». Психологии, напротив, следует ограничиться естественной феноменологией, если она хочет избежать вторжения в другие области. Однако верификация феноменологии психики – дело непростое, что видно на примере популярной иллюзии относительно «произвольности» психических процессов.

169 Разумеется, существуют психические содержания, которые продуцирует или вызывает предшествующий волевой акт и которые, следовательно, должны рассматриваться как результат некой интенциональной, целенаправленной и сознательной деятельности. В этом смысле значительная часть психических содержаний – продукты умственные. Вместе с тем сама по себе воля, как и субъект волеизъявления, есть явление, которое зиждется на бессознательном, где сознание проявляется только в виде прерывистой функции бессознательной психики. Эго, субъект сознания, возникает как комплексная величина, состоящая частично из унаследованной предрасположенности (слагающих характера), а частично – из бессознательно приобретенных впечатлений и сопутствующих им явлений. Сама психика по отношению к сознанию предсуществует и является трансцендентной. Следовательно, мы могли бы охарактеризовать ее, вслед за Дюпрелем[64], как трансцендентальный субъект.

170 Аналитическая психология отличается от экспериментальной психологии тем, что не стремится выделить отдельные функции (сенсорные функции, эмоциональные феномены, мыслительные процессы и т. д.), а затем подвергнуть их опытам в исследовательских целях. Гораздо больше ее интересует целостная манифестация психики как природного явления – комплексной структуры, даже если последняя, в результате критического изучения, может быть разложена на более простые составляющие. Но даже эти элементы чрезвычайно сложны и в своих основных свойствах непостижимы. Наша психология, осмеливающаяся оперировать такими неизвестными, была бы поистине самонадеянной, если бы высшая необходимость не требовала ее существования и не оказывала ей всяческую помощь. Мы, врачи, вынуждены – ради блага наших пациентов – лечить смутные жалобы, которые трудно или невозможно понять, порой прибегая к неадекватным и сомнительным с терапевтической точки зрения средствам. Для этого необходимы мужество и определенное чувство ответственности. Наш профессиональный долг – решать самые темные и безнадежные проблемы души, постоянно осознавая возможные последствия неверного шага.

171 Разница между этой и ранее существовавшими психологиями состоит в том, что аналитическая психология без колебаний берется за труднейшие и запутаннейшие задачи. Другое отличие заключается в методике. У нас нет лабораторий, оснащенных сложной аппаратурой. Наша лаборатория – весь мир. Объекты наших исследований – события повседневной человеческой жизни, а испытуемые – наши пациенты, родственники, друзья и наконец, что не менее важно, мы сами. Сама судьба играет роль экспериментатора. Здесь нет уколов, электрических разрядов, неожиданных световых вспышек и прочих атрибутов лабораторного эксперимента; свой материал мы черпаем из надежд и страхов, боли и радости, ошибок и достижений реальной жизни.

172 Наша цель – как можно лучше понять жизнь такой, какой мы ее находим в человеческой душе. Надеюсь, все, чем мы научимся благодаря такому пониманию, не превратится в интеллектуальную теорию, а станет инструментом, качество которого благодаря практическому применению будет улучшаться до тех пор, пока он не начнет отвечать своему назначению в полной мере. Его основная задача – адаптация человеческого поведения, причем адаптация в двух направлениях (болезнь есть неправильная адаптация). Человек должен приспосабливаться в двух направлениях: во-первых, к внешней жизни – профессии, семье, обществу, а во-вторых, к жизненно важным требованиям собственной природы. Пренебрежение тем или иным побуждением приводит к болезни. Хотя любой, чья неприспособленность достигает определенной степени, в конечном счете заболеет и, следовательно, потерпит неудачу в жизни, не каждый заболевает только потому, что не может соответствовать требованиям внешнего мира. Скорее, он заболевает потому, что не знает, как использовать внешнюю приспособленность во благо своей личной и интимной жизни, как вывести ее на надлежащий уровень развития. Одни люди становятся невротиками по внешним причинам, другие – по внутренним. Легко представить, какое множество различных психологических формулировок должно быть в нашем распоряжении, дабы отдать должное таким диаметрально противоположным типам. Изучая причины