– Да-да, Кузьминична рассказывала. У нее, кроме вас дамамы вашей, никакой родни не осталось. А на вашу маму она за что-то обиженабыла. Вы уж простите, что я говорю об этом… Когда брат помер, я ей всетвердила, сыщи племянницу, помирать будешь, кому дом оставишь, кто тебе глазазакроет да похоронит по-людски? А она мне «ты и похоронишь», но все-таки за умвзялась и завещание написала. Когда она в больнице была, я хотела вас сыскать,но она ни в какую, говорит, почто я ей, чужой, считай, человек? Возле менясидеть, тоску гонять да ждать, когда помру? Она упрямая была, страсть. Так я ееи не уговорила. Вот помру, твердит, получит она дом в наследство, может, и вспомниттетку добрым словом. Мать ее покойная очень не хотела, чтоб дом в чужие рукипопал. Дому-то, почитай, сто пятьдесят лет. И бабка Дарьина здесь жила, жалко вчужие руки отдавать. Уж я, говорит, родной душе оставлю, а там как хочет, пустьпродает. А может, говорит, сама ездить будет на лето, деток вырастит, и дом ещепостоит.

Женька при этих словах едва не прослезилась, должно быть,представив себя здесь с детками и устыдившись, что собиралась сбыть с рукродовое гнездо подороже.

– Далековато сюда на выходные ездить, – влезла я,желая привести Женьку в чувство. Дом мне нравился, но ремонт влетит подруге вприличную сумму, которой у нее нет, опять же, пока детки не появятся, ездить сней сюда придется мне, а у меня есть своя дача и Ромка, которому эта идеясовсем не придется по вкусу.

– Оно понятно, – кивнула Ольга Степановна. –Хотя москвичи ездят… Дело хозяйское, продавать или нет. Я уж так, к слову.Привыкла Кузьминична к дому-то, я сколько раз ей говорила, почто тебе такаямахина, продай, купи поменьше, забот никаких, и самой-то спокойнее, а онатвердит: здесь родилась, здесь и помру. Вот так… Заговорила я вас, –женщина поспешно поднялась со стула. – А вы с дороги, отдохнуть надо. Есличто понадобится, я тут, неподалеку, пятый дом, вы, поди, видели, когда ехали,синей краской крашенный. Если помощь какая нужна, так я с удовольствием.

– Ольга Степановна, – косясь на Женьку, решилась язадать вопрос. – Мы дом осматривали, так одна дверь почему-то заколочена.

– Это еще Лева покойный заколотил. Там пол провалился.Подгнил пол совсем, Кузьмич пошел да ногой промеж досок застрял, чуть не сломалногу-то. Вот и заколотил, чтоб, значит, не ходить туда. За таким домом смотретьнадо, а на ремонт денег-то не было, так, залатает кое-как… Нанимать дорого, асам-то Лева не особо рукастый был. А уж как помер, так и вовсе беда,Кузьминична сама-то что сделает? Вон забор упал совсем, доски на крыльце менятьнадо… так уж доживала подруга моя, как есть, царство ей небесное.

– А кем ее брат работал? – спросила Женька.

– Зоотехником, здесь, в совхозе. Потом на инвалидностьвышел, сердце у него прихватило, дали группу. А Кузьминична-то в правленииработала, тоже по инвалидности на пенсию пошла. Ноги у нее болели очень, впоследнее время ходить стало совсем тяжело. Огород запустила, сил не былоработать. На второй этаж уже не поднималась, только первым пользовалась. Ой, яведь вам сказать забыла: и газ, и воду я перекрыла на всякий случай. Сейчаспокажу. Тут газовая колонка. Пользоваться умеете?

Мы вторично совершили экскурсию по первому этажу, на этотраз под предводительством Ольги Степановны. Все показав и объяснив, она вместес нами вышла на улицу. Ольга Степановна собралась домой, а мы отправились завещами. Женька продолжала болтать с соседкой, а я решила перегнать машину ближек крыльцу и с этой целью попыталась открыть ворота. Это оказалось нелегкимделом. Я навалилась плечом, а ворота подозрительно накренились, готовясьрухнуть. Так бы, скорее всего, и вышло, не вмешайся соседка.

– Вы бы их не открывали, упадут, не ровен час, вместе сзабором. А машину можно у меня поставить во дворе, там и навес есть. Зять,когда приезжает, свою машину ставит.

Предложение показалось мне разумным. Выгрузив из багажникавещи, мы перенесли их в дом, закрыли калитку и вместе с соседкой перегналимашину, поставив ее под навесом. Ольга Степановна предложила нам зайти в дом,выпить чаю, но мы отказались, сославшись на дела. Простились с ней и бодрозашагали по тропинке, любуясь панорамой реки.

– Знаешь, Анфиса, – со вздохом заметилаЖенька. – По-моему, разбрасываться родовыми гнездами действительно глупо.Что скажешь?

– Скажу, что у тебя на неделе семь пятниц.

– Нет, в самом деле. Лес, речка рядом, опять же какойни на есть, а собственный парк. Детям будет где поиграть.

– Прежде чем детей заводить, не мешало бы выйти замуж.

– Можно завести детей и без мужа.

– Это не твой случай, – отрезала я.

– Почему не мой?

– Потому что гладиолус.

– Вечно ты со своими глупостями. Интересно, мояпрабабка тоже здесь жила?

– Наверное. Ты же сама слышала: дому сто пятьдесят лет.

– Вот именно. А ты говоришь – продать.

– Я говорю? – возмутилась я.

– А кто?

Я махнула рукой, не желая спорить, по опыту зная, что этобесполезно. Мы вернулись в дом. Пока Женька разбирала сумки, я позвонила мужу.

– Как наследство? – проявил он интерес.

– Произвело впечатление. Евгения Петровна собираетсяздесь детей растить.

– У нее есть дети? – удивился Ромка.

– Надеюсь, когда-нибудь будут.

– Дожить бы до счастливого мига ее материнства. Толькопусть сначала замуж выйдет, не то ее дети будут околачиваться у нас, я этого непереживу.

– Не драматизируй. А вообще мне здесь нравится. Лес,речка и дом такой… необычный, – я с трудом нашла подходящее слово.

– Чем необычный? – спросил Ромка.

– Старый. Соседка сказала, ему сто пятьдесят лет.Представляешь? Чего он только не повидал…

– Да уж… ладно, я рад, что тебе там нравится. Отдыхай,набирайся впечатлений. И жди меня.

– Конечно, милый, – мурлыкнула я, и мы простились.

– «Конечно, милый», – передразнила Женька. –Назвать Ромку «милым» можно только в припадке буйного великодушия. Аллигатор.Нет. Кинг-Конг.

– Прекрати говорить гадости о моем муже, –возмутилась я.

– И за что ты только его любишь? Должно быть, в Ромкемасса скрытых достоинств, которые глазами не увидишь.

– Женя, – фыркнула я.