Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шагнул. Женщина пропустила его впереди себя. На секунду Карагандяна обдало запахом свежевымытых волос и едва уловимым ароматом сладкого вина. Они здесь пьют, подумал он мельком и переступил порог. Темно. Ужасно темно. Ничего не разберешь, только сквозь дальнее окошко, занавешенное чем-то плотным, пробивается по щели узкая полоска ночного неба.
Дверь снова захлопнулась и вместе со стуком Карагандян услышал щелк железной задвижки. Женщина протолкнула его вперед, на несколько шагов, пока он не уперся бедром во что-то твердое.
— Оружие на стол!
Голос, мужской, спокойный и почему-то знакомый, прозвучал сзади. Далеко сзади, кажется, у двери. Карагандян замешкался. Было отчего замешкаться: его обезоруживали, причем, самым простым способом, брали, как говорится, голыми руками. Кроме нагана у него сегодня ничего не было. А если бы и было. Не бросишь же бомбу под себя. Дальше некуда. Вокруг проклятые стены. Сторожка в любую сторону — четыре-пять шагов. Да и зачем бросать? Чего достигнешь? И себя и этих двоих уложишь. Пустое, не за смертью пришел, за тайной. А где она?
Не торопясь, решая мысленно трудную задачу со многими неизвестными, Карагандян вытянул из кармана наган и положил на стол: со стуком, чтобы слышно было.
— Теперь можешь говорить.
Тот же голос сзади. Требовательный, но не строгий. Деловое любопытство чувствовалось в словах.
Опять надо говорить. И опять Карагандян не знал, о чем. Вдруг совсем неожиданно пришла спасительная фраза:
— А что говорить! Сам пришел узнать...
Тот, кто был сзади, кашлянул. Не простуда его донимала — кашлем снимал напряжение, настороженность свою смягчал. Спросил:
— От Полосатого, значит?
— Да.
Играть, так до последнего, решил Карагандян. Пусть сами тянут нитку, главное, в нее вцепиться, куда-нибудь выведет.
— А деньги? Передал деньги?
— Нет. Сегодня не смог.
— Когда?
— Может, в пятницу.
— Почему в пятницу?
— Так сказал.
— Тянет... За патроны с нами еще не расплатился, а дал честное слово офицера.
Карагандян жадно ловил все, что произносилось сзади. Даже паузы, которыми снабжал говоривший каждую фразу, были приметными, что-то в них крылось, и это что-то заставляло напрягать внимание. Кто? Кто Полосатый? — мысленно подсказывал вопросы Карагандян. — Оброни кусочек тайны. Выдай нам Полосатого. Патроны! Что под этим скрыто? Настоящие патроны или что другое? Карагандяну не терпелось получить ответ хотя бы на один из мучивших его вопросов. А человек сзади упускал главное, проглатывал вроде. Как выпытать? Или лучше взять самого? Сейчас уже время.
И Карагандян стал осторожно тянуть руку к нагану, что лежал на столе. Вот уже край доски. Клеенка. Ясно ощутима ее холодная скользкость. Еще немного, и оружие в руке... И неожиданно — выстрел. Не здесь, не в комнате. За стеной.
Этот выстрел услышал я. Он-то и поднял нас, заставил броситься к забору...
Минуты, которые нельзя повторить
Идет дождь. Вот уже час как идет. Мокрые, тяжелые от воды и усталости, мы ползаем по могилам. Именно, ползаем — глины на сапогах наросло столько, что не поднимешь ногу. То и дело приходится прибегать к помощи рук и цепляться то за траву, то за самую землю.
Ищем. Ищем следы. Следы Штефана. Мы еще не знаем, ушел он из-под выстрелов или упал где-нибудь раненый. Надеемся, что упал. Нам это нужно. Страшно нужно. Особенно Карагандяну.
Он унылый, ненавидящий себя и все на свете, ползет впереди нас. Вокруг сторожки все прощупано. И от сторожки до крайней стены, где лаз. Нет Штефана. Снаружи Плахин объехал кладбище — тоже ничего не нашел.
Уже светает. Трудно пробивается сквозь непогоду утро. За пологом густого мелкого дождя едва угадывается в тучах свет. Из темноты прорисовывается серое, мокрое кладбище с холмиками земли и крестами. Прежде выбеливаются в сумраке кресты, потом уже могилы. Голые деревья взблескивают облитыми дождем ветвями. Тишина...
В такую рань мог зашуметь лишь сторож, отпирающий гремящими ключами ворота. Сегодня и этого шума нет. Ворота на запоре и верно целый день простоят так с замком. Сбежал сторож. Сбежал еще ночью.
В домике дверь распахнута настежь. У порога, скинув голову со ступенек крыльца, лежит мертвая женщина. Никто не догадался убрать ее, втащить под навес крыльца, и дождь хлещет ее по лицу, по волосам, ставшим от мокрели еще чернее и жестче. Глаза сощурены, а рот приоткрыт. Карагандян, нет не Карагандян, а Маслов слышал, что, перешагнув порог, она вскрикнула. Это пуля догнала ее.
Карагандян стрелял наугад — видел, как распахнулась дверь, и тени метнулись наружу; одна крупная с широкой спиной, в нее он и разрядил наган, но перехватила свинец женщина, подоспела и собой загородила мужчину. Случайно, конечно. Не ее искала пуля. На что она нам, эта черноволосая молодка. Вот только допросить могли — а смерть ни к чему.
Когда раздались выстрелы за стеной — один-другой, Карагандян уже успел схватить со стола наган. Он не знал, кто стрелял. Маслову, вроде, не в кого было палить, тем более, что главарь шайки и женщина находились внутри. Значит, произошло перемещение сил, и надо помочь другу. Главное, не упустить атамана. О женщине не думал, сбрасывал ее со счета.
Кто же стрелял? Маслов, ожидавший Карагандяна и беспокоившийся за его судьбу, подошел вплотную к двери и стал слушать. Не заметил, как к сторожке приблизились двое и отрезали ему путь назад, за угол. Возможно, они приняли бы Маслова за своего и не тронули сразу, но поза, в которой он находился, прильнув ухом к замочной скважине, не вызвала сомнений — чужой. Решили взять. Передний прыгнул на спину Маслова и запустил руку за ворот, пытаясь мертвой хваткой разделаться с чужаком. Но не рассчитал тяжести своей, свалил Маслова с ног и сам покатился по ступенькам. Минутная свобода спасла бойца. Он на четвереньках пробежал вдоль стены к другому углу и, прежде чем второй бандит выстрелил, успел укрыться. Отсюда, из-за кирпичного заслона, можно было вести огонь. Началась дуэль. Обе стороны приняли меры предосторожности и стреляли в сущности в темноту, чтобы удержать противника в укрытии. Однако оборона у Маслова оказалась уязвимой. Один бандит стрелял, второй в это время направился в обход, чтобы взять чужака с тыла.
Если бы не распахнулась дверь и не появился на крыльце мужчина, вряд ли Маслов сберег себя.