Пока Ева щебетала о выставках и всяких чудесах древнего города, Маринка задумчиво смотрела куда-то в сторону.

— Марин, ты чего? Ты здесь? Ты меня слышишь? О чем задумалась?

— Да так… Извини, просто неважно себя чувствую. Знаешь, такое ощущение, что мигрень начинается.

— Ого! А у тебя есть с собой лекарства? — заволновалась Ева.

Маринка слабо улыбнулась.

— Да-да… все будет нормально. Знаешь, ты, наверное, иди, сходи на экскурсии. А я приму меры: полежу в затемненной комнате. Знаешь, полный покой, сон… Надеюсь, не накроет… — Она странно хихикнула. — Главное — я не хочу тебя напрягать. Гуляй, отдыхай… Отрывайся, подруга. Один день музеев я пропущу. Если что, на связи. — Маринка постучала ногтем по экранчику своего телефона.

Ева не успела опомниться, как оказалась на улице, сжимая в руке сумочку. Она немного попереживала, но эгоистично решила, что не даст испортить свой отпуск, и пошла гулять.

* * *

Вернулась уже вечером. Когда поднялась к номеру, за дверью раздался протяжный стон. Потом еще один.

«Ничего себе, как Маринке плохо. Все-таки мигрень ее накрыла».

Ева ощутила укол совести: она целый день гуляла и наслаждалась. Дрожащие руки быстро открыли замок.

— Марин…

«А нет, не плохо. Накрыло, конечно, но не мигрень».

Ева тихонечко попятилась, успев сохранить в памяти белые лодыжки своей подруги, скрещенные на пояснице парня. Судя по форменному пиджаку, который валялся на полу, это был тот самый «шикарно-взъерошенный» потомок Казановы с завтрака.

Накрыло Маринку сильно. Можно сказать — крепко.

Из-за двери снова раздались стоны и вскрики. Любовники даже не заметили невольного свидетеля, полностью отдавшись страсти.

Ева мудро рассудила, что стоять под дверью — это как-то не очень, и вышла на улицу. Понадеявшись, что парочка не выйдет за рамки Маринкиной кровати и ее собственное ложе останется девственно чистым и непорочным, Ева решительно пошла прочь от отеля. Ноги сами несли ее по улочкам, мостикам…

С одной стороны, Ева была возмущена: вот она, женская дружба во всей красе! Но с другой — восхищена. Нельзя не признать молниеносность, с которой Маринка спланировала и реализовала свой план. И еще немного Ева завидовала…

Синие сумерки сгущались, каналы окутывала туманная дымка, отчего казалось, что палаццо висят в воздухе. Левитирующий таинственный город с темными тайнами… Ева зябко подернула плечами: ее захлестнуло ощущение опасности и тревоги. А потом она поняла, что заблудилась. Забрела черт знает куда, оказалась в стороне от пешеходных маршрутов.

Вокруг не было вездесущих туристов с камерами: стояла странная, звенящая тишина. Черные провалы окон смотрели вопросительно. Не было ресторанчиков и сувенирных лавок. Из тумана вынырнула фигура, закутанная в плащ, — чумной доктор.

По рукам побежали мурашки. Ева едва не закричала, когда незнакомец отвесил церемонный поклон, махнув пером по мостовой. Сердце колотилось, как безумное. Разум подсказывал, что это просто актер, который торопится на какое-нибудь венецианское шоу. Но, не дожидаясь, когда шаги стихнут в тумане, Ева бросилась бежать.

* * *

— Ой, ну ладно тебе! Ну где здесь можно заблудиться? Где ты вообще этот туман нашла? Это все художественное преувеличение… Погода-то ясная.

Ева и Маринка сидели в номере и ели пирожные. Наперегонки.

— Сама не поняла, где оказалась, но очень хотела оттуда выбраться. А потом — раз! — и через минуту я уже у отеля. Знаешь, как говорят: нечисть крутит. Но ты в любом случае провела день гораздо интереснее…

Маринка напустила на себя притворно-скромный вид, затрепетала накрашенными ресницами.

— Хочешь, завтра встанем пораньше и вместе пойдем встречать рассвет на Сан Марко? Ну котик, ну не обижайся… Просто нужно было снять стресс…

Она внимательно посмотрела на Еву и довольно потянулась, как кошка, объевшаяся сметаны. Ева испытала острое раздражение и невольно подумала о том, когда у нее в последний раз был секс. Вспомнила два последних неудачных свидания… Съела еще одно пирожное.

А Маринка продолжала философствовать:

— Расставание — это… знаешь ли, очень больно. Как… м-м-м… восковая эпиляция. Сидишь с наклеенной полоской, смотришь на нее, терзаешься, страдаешь… И знаешь, что приносит облегчение? Нужно, чтобы кто-то взял — и отодрал.

Ева усмехнулась.

— Кто-то говорил «никаких мужчин»… — не удержалась она, уколов Маринку.

— Да, первоначально план был такой. Но я же женщина, я не могу все решить раз и навсегда. Тем более… ты его видела? М-м-м… какая крепкая задница! Прелесть.

— Да ну тебя!

Ева поморщилась, но губы сами изогнулись в кривоватой улыбке.

— Ко-о-тик, ну зачем ты кривишься? Морщины появятся раньше времени. У тебя вид, как будто ты съела дольку лимона. А знаешь, у Анжело наверняка найдется какой-нибудь друг…

— Марин, нам скоро уезжать. Ну какой друг…

— Еще два дня. Это ого-го сколько времени! Будет не просто отпуск, а «итальянское приключение». М-м-м?..

Она подмигнула Еве и засмеялась, но Ева не разделяла Маринкину веселость: она все больше хмурилась.

— Да ладно тебе! Что ты надулась, как мышь на крупу? Осуждаешь?

— Нет. Ты большая девочка. Но могла бы просто сказать… а не придумывать мигрень.

Ева расставила все по местам и почувствовала себя занудой.

— Это было бы не так интересно, — лукаво заметила Маринка. — И потом, я же говорю… Нет… я тебе клянусь, что ничего заранее не планировала. Это был порыв вдохновения. Импровизация.

— Ага, конечно.

— Нет, серьезно. Все, знаешь ли, получилось само собой. Легко и непринужденно. Наши флюиды совпали. М-м-м…

Ева поднялась и прошла в ванную, закрыв за собой дверь.

* * *

Варфоломей слушал оперу и прикидывал, сколько это может продолжаться. Он то и дело бросал косые взгляды на сидящего рядом Амадея и поражался выражению райского блаженства у того на лице.

Сначала черт честно пытался вникнуть в происходящее на сцене. Но через час сдался. Нет, пели действительно прекрасно. Но без предварительной подготовки высидеть трехчасовую оперу — то еще испытание.

Веки отяжелели, и Варфоломей прикрыл глаза. Бархатная темнота зала обволакивала и действовала усыпляюще. В какой-то момент он не выдержал и погрузился в блаженную дрему. Разбудили его аплодисменты.

Варфоломей встрепенулся. Зал рукоплескал стоя. Когда зажегся свет, он с удивлением увидел, что по щекам Амадея, оставляя мокрые дорожки, бегут слезы.

— Браво! Брависсимо! — Амадей не жалел ладоней. — Это было роскошно!