странным острым носом, — тоже, видишь, неплохая штука… получше обычных бронебойных. Да вот только мало их пока, не наладили производство как следует. Перед боем по три штуки выдают на танк. Под расписку.

— И как оно работает? — Андрей с интересом рассматривал снаряд.

— А так: в этом снаряде самая заглавная часть — сердечник. Он маленький, но дурь в нём заключена невозможная, он с этого… как его… карбида… что ли сделан…

— Карбид вольфрама? — подсказал лейтенант.

— Вот ты у нас профессор, всё знаешь! Точно, из его самого! А вокруг него эта галиматья накручена, из мягкой, низкосортной стали. И когда он в броню вонзается, вся эта шелуха с него сползает, а внутрь только он и протискивается. А так как он легче обычного, то и скорость вылета у него выше. Жалко только, что у нас только один такой в боеукладке есть, остальные — осколочно-фугасные.

***

Следующие несколько минут ушли на то, чтобы объяснить новому экипажу работу с прицелом, с орудием и пулемётами: спаренным и курсовым.

Поражённый таким обилием знаний у механика-водителя, Андрей поинтересовался у него:

— Слушай, Паш! А откуда ты всё это знаешь? Ты же просто сержант, механик!

Пашка довольно осклабился:

— Так я же ещё в финскую начал воевать! Было время научиться!

— Хм, молоток! Время, значит, даром не терял! — Андрей выглянул из башенного люка, покрутил головой, осматривая окрестности, сунулся обратно в башню:

— И как, думаешь, доедем до своих-то?

Пашка обернулся через правой плечо, и ухмыляясь, спросил, как бы между прочим:

— Знаешь, что в танке главное?

— Ну, и?

— В танке главное — не бздеть! — и завёл двигатель.

Глава 7. Дед Спиридон.

— Дедушка, а как ты думаешь, немцев-то скоро прогонят? — наливая деду щи в тарелку, как бы между прочим, спросила Антонина.

Дед аж вскинулся:

— А то как же? Само собой! Погонют, и ишшо как! Так помчатся в свою Германию, что пятки сверкать будут! Я вот … — дед попробовал щи, — внучка, дай-кось соли, — посолив щи, дед продолжал, — так вот, ночью-то грохотало на западе. Мне то не спалось, я до ветру на двор вышел… — дед несколько раз степенно зачерпнул деревянной ложкой щи, — неужто не слыхала? — дед оторвался от щей и поднял на Антонину свои старческие подслеповатые глаза.

— Так спала, я дедунюшка! — улыбнулась Антонина, — ты же знаешь, я крепко сплю.

— То-то и оно! Спала! А я вот слышал! — дед повысил голос, — вот попомни моё слово! Скоро ужо! Я вот намедни в село ходил… К этой, к Каляпихе. Ну, ты знаешь её, Каляпина Нюра. Так вот, — продолжал дед, — немчура, говорит, какая-то нервная стала. Бегают, кричат. Туды-сюды на машинах ездют. Думаю так: наши-то им перцу под хвост насыпали. Да хорошо так насыпали!

Дед Спиридон сегодня был в ударе. Потребовал стакан. Антонина молча подошла к буфету, вынула оттуда гранёный стакан и поллитровку самогона. Протёрла полотенцем стакан, поставила перед дедом, откупорила бутылку, налила полстакана.

— А что, полный-то набулькать никак нельзя? — дед вопросительно посмотрел снизу вверх на внучку.

— Хватит! Я твою норму знаю! — отрезала Антонина, и решительно поставила бутылку обратно в буфет.

Дед хмыкнул, поднял стакан к губам, выдохнул и молча замахнул. Крякнул, вытер усы:

— Эх, крепка Советская власть!

Посидел немного, подперев щёку левой рукой, и любуясь на внучку.

Антонина споро и ловко прибиралась в горнице. Внучку свою он любил, уважал и немного боялся, уж очень она напоминала ему Серафиму, его покойную жену. Такая же красивая, статная, большеглазая, грудь вперёд, брови вразлёт! Даром, что всего семнадцать ей этой весной стукнуло! Девка выросла — на загляденье! Кровь с молоком! Крепко сбитая, сильная, а уж на язык какая острая! А ещё умная, аж страсть! Дед безмерно гордился своей внучкой. И 10-и летку-то ужо окончила, аккурат в этом годе. И в первых числах июня к деду на хутор приехала. Даже в колхозе успела поработать, а потом началася война…

Первые-то недели всё было, как прежде, всё ждали, когда же, наконец, немца обратно отбросят. Жадно слушали по радио сводки Информбюро. Дед слабо заикался о том, что, мол, тебе бы внученька, обратно в Харьков бы поехать, пока не поздно, но Антонина и слушать не хотела. А потом стало уже поздно…. 19 сентября немцы взяли Киев, а их село Алексеевка оказалось под немцами ещё раньше, в первых числах сентября. Так и осталась Антонина у деда на хуторе. Ещё до того, как в село вошли немцы, дед строго настрого наказал ей в село больше не казать и носа: «сиди здеся, а в селе скажу — уехала ты. И точка».

Богатый жизненный опыт деда спас Антонину: немцы, придя в село, сначала переловили всех курей, потом взялись за поросят. Ну, а уж потом дошла очередь и до женского полу. Кто-то соглашался по доброй воле, кого-то брали силой. С последними особо не церемонились — дед, иногда наведывался в село, и возвращаясь на хутор, нет-нет да и рассказывал Антонине об очередном случае. Без подробностей, понятное дело. А больше для острастки, чтоб даже не думала…

Вот и сегодня — дед поутру успел сходить в село и к обеду обернулся.

— Ты, деда, лучше в село бы не ходил.

— Не ходил, не ходил… А как же не ходить-то? — вскинулся дед, — что ж нам, теперя, одной рыбой питаться? Эвон, я ведро щук Каляпихе снёс, а она мне за это — и картошечки полведёрка, и мучицы малехо. Соли там… Сама ж знаешь — картоха у нас нынче не уродилась. Да и жучок энот, ети его в кочерыжку, остатнее пожрал! Хорошо, хоть речка под боком — рыба всегда есть. И то ладно.

— Так Каляпиха-то твоя аккурат напротив старосты живёт! Сам же говорил! — Антонина споро убирала со стола, — вот увидит тебя староста, и вспомнит о тебе, или сама Каляпиха брякнет ему сдуру! И всё!

— И что?

— А то! Приедут сюда и… — она в сердцах махнула на деда полотенцем и вышла из горницы. Дед посидел ещё немного, чутко прислушиваясь к её удаляющимся шагам, потом резво вскочил, мелко семеня старческими шагами, подбежал к буфету, откупорил пузырь и налил себе ещё полстакана. Пару секунд подумал, и долил ещё немного. Быстро опрокинул и сел обратно, как ни в чём ни бывало…

У деда Спиридона в голове тихонько загудели гудки. Когда через пять минут Антонина вернулась в горницу, деду уже здорово похорошело: он сидел с покрасневшим лицом, пел песню и для верности отстукивал такт ногой по полу и жилистым кулаком по