забором недавно догоревшие остатки дома и дворовых построек.

— Вроде как хутор был, что ли, — высказал мнение Паша, остановив танк рядом со сломанной калиткой, — тоже спалили, сволочи! И сюда, гады, добрались!

Вылезли с танка, прошли в бывший двор.

— Часа три назад сожгли, — определил по догорающим головёшкам Андрей. Обернулся к Агнии: — что скажешь?

Она молча обошла то, что осталось от дома, подошла к небольшому бугру, обернулась:

— Здесь.

— Здесь? А что здесь? — Андрей подошёл поближе. Перед ней был погреб.

— Там кто-то есть?

Агния кивнула:

— Есть. Но он уже мёртвый.

Андрей вынул пистолет и, поскальзываясь на обледеневших ступеньках, полез в погреб. Когда глаза привыкли к полутьме, он увидел тело, лежавшее на полке.

— Чего там? — подошедший танкист наклонился к тёмному зеву погреба.

— Пашка! Посвети!

Паша спустился в погреб, заслонив собой тот скудный свет, что шёл вниз от входа, зажёг спичку:

— Смотри-ка, дед старый…. Застрелили…. По лицу ударили… И зачем-то в погреб затащили…

— Может, это и не немцы затащили, а кто-то из своих?

— Может быть…

— Хоронить будем?

— Как хоронить-то? Лопаты у нас нету. Да и здесь, похоже, не найдём. Что было — сгорело.

Вылезли из погреба — Агния стояла, как будто к чему-то прислушиваясь.

— Приехали на мотоциклах, четверо…. Убили деда, всё сожгли и уехали… а девушка спряталась…. Они её не увидели…. Потом она пошла за ними….

Паша с удивлением воззрился на Агнию:

— И кто тебе всё это рассказал?

Она неопределённо махнула рукой:

— Остался отпечаток событий…. Я вижу… — потом подняла глаза на Пашку: — да вон, и всё и так видно: вот следы двух мотоциклов, вот здесь они его убили. А вот здесь, — она прошлась по двору, — девушка, после того, как фашисты уехали, тащила деда до погреба. Видите — множество маленьких следов от женских ног. А потом они уходят вон туда… — она показала в сторону дороги, откуда приехали мотоциклы, — теперь понятно?

— Понятно, когда ты всё по порядку объяснила — подал голос Андрей.

— А нога-то не такая и маленькая, у Агнии поменьше будет. — Паша вглядывался в следы, — а почему ты думаешь, что это девка? А не бабка, к примеру? А?

Агния ему не ответила — она стояла, уставившись в точку, смотря в сторону, куда уехали немцы на мотоциклах, и куда им предстояло ехать. Она как будто прислушивалась к чему-то, что слышать могла только она…

Вдруг резко обернулась:

— Живо! Быстрее. Быстрее! Поехали, поехали! Заводи! — и добежав до танка, ловко, словно куница, нырнула в люк мехвода.

Пашка с Андреем переглянулись, и припустили рысцой к танку.

— Слышь, лейтенант, она у тебя что, чертей, что ли, видит?

— Она ВСЁ видит, Паша, — Андрей нырнул в люк, — мы не видим, а она — видит.

— Куда? Дальше по этой дороге? — танкист повернулся к Агнии.

— Да, туда. Здесь недалеко, километра два. Село, там немцы. Она у них. Ей очень больно, они её избивали, а сейчас будут вешать, показательно, перед всеми — согнали народ на площадь…. — она упёрлась в него немигающим взглядом, — Паша, заводи, твою мать! Мы должны успеть.

— Два километра? Минуты три ходу, успеем…. — мотор, не успевший остыть, гулко харкнул чёрным выхлопом, и с хлопком завёлся.

Мягко шлёпая траками по раскисшей земле, танк рванулся по дороге…

Проскочили половину расстояния…

— Слышь, как въедем в село, я подъеду поближе и тормозну. Тогда и стреляй, поняла? — Пашке приходилось кричать Агнии чуть ли не в ухо — пятисотлошадиный дизель ревел душевыматывающе, а лязг гусениц был такой, что даже свой собственный голос слышался, как сквозь вату.

— Не надо останавливаться, жми на всю железку, — прокричала она в ответ, — пока не выскочим на площадь. Я попаду! — она решительно смотрела вперёд, через узкую амбразуру, и двумя руками держалась за курсовой пулемёт.

— Не попадёшь! Никто на ходу не попадает!

— А я попаду! — она повернулась к Пашке, и он поймал на мгновение её взгляд, и словно зябкий сквозняк дунул ему в душу — его обдало вдруг таким смертельно-холодным огнём из её глаз, что по спине суетливо побежали мурашки, заставив его невольно поёжиться, и он ещё крепче ухватился за рычаги…

Глава 10. Они приедут на танках, и убьют вас всех!

Допрашивали недолго, но били сильно. Недолго, потому что и сказать-то ей было особо нечего. Никаких сведений ни о каких партизанах выбить из неё не смогли, так как она ничего об этом не знала. А и знала бы — так всё равно не сказала бы, сколько ни бей.

Не плакала, не молила о пощаде — просто молча переносила побои, стиснув зубы и глядя ненавидящим и горящим взором на своих мучителей.

Допрашивал немецкий офицер, через переводчика. Бил толстый, мордатый фельдфебель с лицом патологического садиста. Бил со знанием дела: по лицу, под дых, по почкам, по печени. После каждого удара она падала, но сопя и сплёвывая сочащуюся из разбитых губ кровь на пол, усилием воли подавляя рыдания, рвущиеся из груди, опять молча и упорно вставала.

***

Наконец осознав, что от этой упорной русской девушки всё равно ничего не добиться, офицер махнул рукой, приказав отвести её в сарай. Насиловать не стали. Побрезговали, настолько сильно она была вымазана грязью и кровью от побоев. После схватки с фашистами у мотоцикла, они её, сбитую на землю ударом приклада, ещё долго месили ногами и добивали прикладами. Лишь только, когда она, потеряв сознание, затихла, офицер дал команду прекратить избиение. Потом её, бесчувственную, тащили за ноги, волоком, головой по грязи.

Сейчас же, после допроса, её просто бросили на холодный пол сарая, напоследок угостив пинком по копчику. Лёжа на холодном полу, вся покрытая грязью и запёкшейся кровью, она дала волю чувствам — согнув ноги в коленях, и поджав их к груди, она завыла в полный голос, громко, по-бабьи, от тоски и безысходности. Сотрясаясь от рыданий, она корчилась на полу, инстинктивно пыталась свернуться в комочек, поджимала под себя окоченевшие от холода босые ноги.

Пришли за ней через полчаса. Эти полчаса понадобились по двум причинам: надо было согнать народ на площадь в центре села к виселице, и нарисовать соответствующую табличку, чтобы повесить ей на шею. Теперь же, с табличкой на шее, босиком по мёрзлой земле, еле передвигая ноги, она медленно шла к месту казни….

***

Через три минуты ходу на максимальной скорости танк выскочил на окраину села, показались первые хаты. Центр села не был виден отсюда, потому что дорога сразу пошла вниз, но это даже давало некоторое преимущество —