– Странно, однако, что папенька еще не призвал нас всех кпорядку, – съехидничала я.

Неожиданно Филя широко улыбнулся:

– А он на ночь снотворное пьет, из пушек пали – неразбудишь!

Лерка утерла глаза и, кокетливо улыбнувшись, спросила:

– Так, значит, это из-за вас меня на кухне спать положат?

– Почему? – оторопел не слишком понятливый Филя.

– Потому что вы расположились в комнате, – растолковала емуЛерка, – устроились с комфортом, хотя, честно говоря, лучшие условия должныбыть предоставлены мне, женщине с больным сердцем, а не вам, мужчине, вполнездоровому с виду!

Она окинула Филю оценивающим взглядом и добавила:

– Даже излишне здоровому!

Несчастный ветеринар стал похож на спелый гранат.

– Вы правы, я с удовольствием уступлю вам место, а самперейду на кухню. Собственно говоря, мне все равно, где спать, хоть в туалете.

– Ты там не поместишься, – рявкнула я, – даже еслиобернешься вокруг унитаза. Сейчас уже поздно, завтра все решим, ничего, с Леркине убудет – один денек возле плиты перекантоваться!

Глаза Парфеновой начали медленно наливаться слезами.

– Только не плачьте! – окончательно перепугался Филя, иначалось великое переселение народов.

Сначала мы раскрыли раскладушку и минут пятнадцать выясняли,где ее лучше установить: у одной стены или у другой. На мой взгляд, проблема нестоила выеденного яйца, но Лерка, Томуська и Филя сделали из незначительногодействия целую проблему и с пеной у рта спорили, не собираясь уступать другдругу.

– От балкона дует, ты простудишься, – вещала Тома, всегдажелающая помочь другим, – тебя прострел хватит.

– Лучше здесь, около входа, – гнул свое Филя, – люблю спатьу двери.

– Ни за что, – с жаром воскликнула Лерка, – а если ктозахочет ночью водички попить? Как через тебя лезть?

– Хватит, – сказала я. – Филя не собирается провести накухне остаток жизни, речь идет о нескольких часах!

Потом Томуля перестилала белье, а Парфенова, страдальческиморщась, ныла:

– Нет ли еще матрасика? Бросьте на диван, а то утром всюспину заломит!

Чертыхаясь сквозь зубы, я достала для нашей принцессы нагорошине матрас с антресолей и ушла к себе. Ни Олега, ни Семена не было дома,хотя стрелки часов подбирались к двум ночи. Хорошо, что мы с Томуськойпатологически не ревнивы…

Наплевав на чистку зубов и умывание, я вытянулась накровати, закрыла глаза и, чувствуя, как гудят ноги, начала медленнопроваливаться в зыбучий песок сна.

Бум! – донеслось из-за двери. Пол задрожал, создалосьвпечатление, что кто-то швырнул на пол мешок с цементом. Послышались чьи-товозгласы. Недоумевая, что могло случиться, я выскочила в коридор, добежала докухни и увидела Филю, лежащего на полу в руинах раскладушки. Рядом стоялипричитающие в голос Томуська и Лерка.

– Боже, ты ушибся! – восклицала подруга.

– Такой тяжелый день, – ныла Парфенова, – я толькозадремала, ну какого черта ты меня разбудил!

– У этой складной штуки дно разорвалось, – удрученнопробормотал ветеринар. – Не понимаю отчего!

– Оттого, – пояснила злобно Лерка, – что ты весишь, какбылинка, сто пятьдесят килограммов.

– Всего сто двадцать, – уточнил Филя, – ну да не беда, наполу посплю. Уж извините, завтра куплю вам другую раскладушку.

– Не надо, – отмахнулась я, – эта давно на помойкупросилась!

– На пол нельзя ложиться просто так, – бормотала Тома, –можно застудиться насмерть. Давайте снимем с антресолей матрас.

– Он у Лерки на диване, – напомнила я.

– Даже и не думайте, – взвизгнула Парфенова, – я не могуспать на жестком.

– Ничего, ничего, – кряхтел Филя, вставая на ноги, – небеда, не надо никакой подкладки, подстелю свое зимнее пальто, оно толстое, ивсех делов!

Болезненная дружелюбность мужика взбесила меня до белыхглаз. Чувствуя, что невероятная злоба сейчас вырвется наружу, как пар изскороварки, я, стиснув зубы, чтобы не дай бог не сказать окружающим то, что оних думаю, чеканным шагом сходила в комнату, сбросила прямо на пол Леркиноодеяло, подушку и простыню, стащила матрас, принесла его в кухню и увидела всюкомпанию, сидящую на корточках в углу.

– Вы собрались нести яйца? – окончательно озверела я,слушая, как часы в кабинете у Семена торжественно бьют три часа.

Господи, покоя в этом доме никогда нет, и куда подевалисьнаши мужья?

– Тише, – прошептала Тома, поворачивая ко мне бледноеличико. – Дюшка рожает.

Матрас вывалился у меня из рук. Не понос, так золотуха.

– Ничего, – бодро заверил Филя, – справимся. Несите сюдаэлектрическую грелку, чистую простыню, кипяченую воду…

Мы с Томуськой забегали, словно тараканы, вспугнутые яркимсветом, Лерка плюхнулась на стул и заныла:

– О, какой стресс, мое сердце может не выдержать такогоиспытания…

– Заткнись, – велела я.

Но Парфенова только пуще завелась, услыхав мой сердитый тон.

В семь утра мы стали обладателями двенадцати щенков,здоровых и бойких.

– Куда нам столько? – растерянно поинтересовалась Тома,глядя, как новорожденные, отпихивая друг друга, сосут мать.

– Так потопить можно, – с жестокостью селянина ответил Филя.– Двух оставить, а остальных в сортир.

– Нет! – заорали мы с Томкой.

– Дело хозяйское, – спокойно согласился ветеринар иотправился в ванную мыться.

Парфенова и Тамара, подняв за углы матрас, на котором,словно падишах, возлежала усталая Дюшка с потомством, поволокли счастливую матьв спальню к Томе.

Я осмотрелась. Кухня выглядела словно картинка из видеорядателевизионных новостей. У одной стены вконец испорченная раскладушка с мятойгрудой белья, возле другой окровавленные тряпки, бинты, клочья ваты, измазаннаяпростыня…