— Поскольку вы кажетесь опасным, я хочу предупредить вас,что ваш сопровождающий — хорошо тренированный человек.

— Так значит, ко всему прочему, вы со мной не поедете?

— Боюсь, что нет.

— Очень плохо. Значит, пора сказать вам «прощай». А мнеказалось, что вы — нечто лучшее.

— Это ничего не значило, — возразила она убежденно. — Этотолько ради того, чтобы доставить вас туда.

— Может быть. Но вам все еще хочется знать, и это будетвсегда — и вы никогда не узнаете…

— Боюсь, мы будем вынуждены применить наручники, — сказалсопровождающий.

— Конечно.

Я протянул руки, но он, почти извиняясь, проговорил:

— Нет, сэр. За спину, пожалуйста.

Так я и сделал, а когда человек подошел ко мне, япригляделся к наручникам. Они были старого образца. Правительственный бюджет непозволяет баловать разнообразием. Если я прогнусь назад подальше, я смогуперешагнуть через них, и руки окажутся предо мной. Дайте мне, скажем, секунддвадцать…

— Да, вот что, — сказал я. — Только из любопытства и вотпочему, так как я сказал тебе об этом прямо. Ты выяснила, почему те двоевломились в мою каюту, допрашивали меня и чего они на самом деле добивались?Если можно, я бы хотел это знать, а не то меня будут мучить дурные сны.

Она поджала губы, задумавшись чуть-чуть я полагаю, затемсказала:

— Они из Нового Салема, города-пузыря с Северо-американскогоконтинентального шельфа. Они боялись, что в результате проекта «Румоко» ихкупол будет разрушен.

— Так и случилось? — спросил я.

Она молчала.

— Пока неизвестно, — сказала она. — Город пока молчит. Мыпытались пробиться к ним по радио, но там какие-то помехи…

— И что вы думаете насчет этого?

— Мы еще не смогли установить связь.

— Вы хотите сказать, что мы, возможно, уничтожили город?

— Нет. Эта возможность минимальна по прогнозам ученых.

— Ваших ученых, — уточнил я. — У их ученых было другоемнение.

— Конечно, — согласилась она, — противники были всегда. Онипосылали диверсантов потому, что не верили нашим ученым… Но вывод…

— Простите, — прервал я.

— За что?

— За то, что сунул парня под душ. Ладно. Спасибо. Я мог быпрочитать об этом в газетах. А теперь отправляйте меня на Шпицберген.

— Пожалуйста, — откликнулась она. — Я только выполняла свойдолг. И думаю, что это правильно. Возможно, ты чист, как снег и лебяжий пух.Если есть тому причина — они узнают ее в очень короткое время, Ал. Тогда… тогдато, что я задумала… то, о чем я говорила прежде, будет оставаться правдой.

Я усмехнулся:

— Ладно, я уже сказал «прощай». Спасибо за ответ на мойвопрос.

— Не надо маня ненавидеть.

— Не переживай. Я никогда не доверял тебе. — Онаотвернулась. — Спокойной ночи, — пожелал я ей уже в спину.

И они повели меня к вертолету. Мне помогли взобраться вкабину. Там было двое охранников и пилот.

— Она любит вас? — спросил человек с пистолетом.

— Нет, — ответил я.

— Если она права и вы чисты, захочется ли вам увидеть ееснова?

— Я никогда больше не увижу ее, — ответил я.

Усадив меня в конце салона, они с приятелем сели у окна иподали знак.

Машина затряслась, и мы взлетели.

Внизу громыхал, пылал и плевался Румоко.

ЕВА, ПРОСТИ МЕНЯ. Я НЕ ЗНАЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПРЕДПОЛАГАЛ, ЧТО ВСЕМОЖЕТ КОНЧИТЬСЯ ТАК, КАК КОНЧИЛОСЬ.

— Предполагалось, что вы можете быть опасным, — сказалчеловек справа. — Пожалуйста, не пытайтесь ничего затевать.

«АВЕ, АТКУ, АВАТКУ», — сказал я в душе своей.

«ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА», — сказал я Швейтцеру.

После того, как я получил деньги у Вэлша, я вернулся на«Протей» и провел в раздумьях несколько дней. После этого, не получив никакихрезультатов, я отправился пить с Биллом Меллингсом. Кроме всего прочего, явоспользовался оборудованием, чтобы «прикончить» Швейтцера. Я не рассказалБиллу ничего, кроме истории о девушке с большими грудями.

Затем мы на пару дней закатились на рыбалку.

Я больше не существовал. Я вычеркнул Альберта Швейтцера измира. И я сказал себе, что вообще не хочу существовать.

Если вы должны убить человека — должны, имея в виду, что нетиного выбора — я полагаю, это наверняка жуткое и кровожадное дело, так что оножжет вашу душу и еще больше поднимает в вашем сознании цену человеческогосуществования.

Тем не менее, я убил по-другому.

Все было тихо и мирно. Я выработал в себе иммунитет к этойштуке, и вряд ли многие о ней слышали. Я открыл кольцо и выпустил наружу споры.Этого хватило. Я не знал имен ни моих сопровождающих, ни пилота. Я даже лиц ихтолком не разглядел.

Эта штука прикончила их за тридцать секунд, и я снялнаручники секунд за двадцать, как и предполагал.

Я разбил вертолет о берег, растянул при этом себе правоезапястье, выбрался к дьяволу из машины и отправился пешком.

А выглядели они как умершие от инфаркта или инсульта — накого как подействовало.

И в результате я чувствовал себя отвратительно. Своесобственное существование я ценю гораздо ниже, чем кто-либо другой. Но это незначило, что я не чувствовал себя как в пекле.

Думаю, Кэрол догадалась, что произошло, но Центр принимаеттолько факты. Я видел, что в кабине достаточно морской воды, чтобы уничтожитьвсе споры. Ни один анализ не докажет, что их убил я.

А тело Альберта Швейтцера, несомненно, смыло приливом изоткрытой кабины.

Если я когда-нибудь встречу тех, кто успел познакомиться сАлом, я буду кем-то там еще с подходящей биографией и приметами, так что этотчеловек будет введен в заблуждение.

Очень ловко. Но, может быть, я выбрал поганую работу. Явсееще чувствовал себя точно в аду.