Моя любимая тетушка была там, в своей комнате, и, каквсегда, великолепно выглядела, была чем-то занята и ничуть не расстроена тем,что ей помешали.

Она сидела за мраморным столиком, стоявшим справа от трюмо,и, похоже, пребывала в отличном настроении. Ближайший торшер и лампы подвычурными абажурами на трюмо создавали в спальне причудливое освещение. Намраморной столешнице в беспорядке лежали десятки камей, и тетушка рассматривалаих в лупу на длинной костяной ручке.

Она казалась ужасно хрупкой в своем стеганом атласном беломхалатике с застегнутым пряжкой поясом вокруг тонюсенькой талии, с белымшелковым шарфом на шее, концы которого прятались под лацканами халатика. Поверхшарфа красовалось любимое ожерелье тетушки из бриллиантов и жемчуга. Мягкиеседые волосы естественными волнами обрамляли лицо, а маленькие глазкивосторженно сияли, разглядывая камеи. Под столом, где полы халата расходились,виднелись украшенные блестками розовые туфельки на высоченных каблуках – совсемнебезопасных для ее возраста. Мне захотелось предостеречь тетушку. Ходить натаких шпильках – дело рискованное.

Ей удивительно подходило имя: тетушка Куин[6],и в душе я всегда гордился, что с самого моего рождения она неизменно была дляменя ангелом-хранителем. Я не боялся, что она догадается о неестественнойсущности Лестата – его загорелая кожа вводила в заблуждение любого. Хотяневероятная красота могла, конечно, вызвать подозрение. Как бы то ни было, я вэтот момент ощущал себя на вершине счастья.

Я постарался взглянуть на комнату глазами Лестата и увиделпрелестную спальню с кроватью под балдахином в дальнем левом углу. Ее тольконедавно переделали, украсив фестонами из розового атласа и косичками болеетемного тона. Поверх аккуратно расправленного (что случалось не всегда)покрывала громоздились горы подушек и декоративных подушечек. Дамастовая обивкадивана и многочисленных кресел совпадала по цвету с балдахином над кроватью.

Жасмин, наша верная экономка, сидела в тени, шелковистаятемная кожа и тонкие черты лица придавали ей особенную красоту, вполнесравнимую с тетушкиной. Она выглядела очень строгой в красном облегающемплатье, на высоких каблуках и с ниткой жемчуга вокруг шеи. Кажется, это яподарил ей ожерелье.

Коротко поприветствовав меня взмахом руки, она вернулась ксвоему занятию – наведению порядка на ночном столике, уставленном мелкимивещицами, а когда тетушка Куин, подняв глаза, воскликнула взволнованно:"Квинн!", Жасмин прервала работу и направилась к выходу.

В тот момент, когда она проскальзывала мимо нас с Лестатом,мне вдруг нестерпимо захотелось обнять ее. В последний раз мы виделисьнесколько ночей тому назад. Но я испугался, а затем подумал: "Нет, я будуобнимать свою верную спутницу, сколько захочу, ничего не боясь, ведь я толькочто насытился и тело мое наполнено теплом". На меня нахлынуловсепоглощающее чувство радости, что я не проклят. Я почувствовал любовь ивеликодушие и, шагнув назад, поймал Жасмин в объятия.

Мы остановились в тени холла.

Она была прекрасно сложена, с молочно-шоколадной кожей,карими глазами и чрезвычайно густыми волосами, обесцвеченными до желтоватогооттенка, которые она коротко подстригала, отчего голова казалась совершеннокруглой.

– А, вот и мой молодой хозяин. – Жасмин тожеобняла меня. – Мой таинственный молодой хозяин. – Она прижала меня ксвоему бюсту и опустила голову мне на грудь. – Мой непоседливый малыш,которого я почти не вижу.

– Ты моя подружка навеки, – прошептал я, целуя еев макушку.

В столь тесном соседстве кровь жертвы сослужила мне хорошуюслужбу. А кроме того, я был полон надежд и потому слегка не в себе.

– Входи же, Квинн, – позвала меня тетушка.

Жасмин мягко подтолкнула меня к спальне, а сама направиласьк задней двери.

– Да ты, как я вижу, не один, а с другом! –приветливо воскликнула тетушка, когда я появился на пороге с Лестатом.

В ее комнате было теплее, чем в остальной части дома.

Голос у тетушки Куин если и не был молодым, то, во всякомслучае, не выдавал ее истинного возраста, и говорила она с четкой дикциейкомандира.

– Я так рада, что у тебя появилась компания. К тому жетакой превосходный молодой человек, – заметила она, мило, чуть ироничноулыбаясь Лестату. – Подойдите поближе, чтобы я могла вас рассмотреть.Выйдите на свет.

– А вы, моя милая леди, прекрасны, как мечта.

Для выразительности Лестат произнес эти слова с чутьусиленным французским акцентом и, склонившись через мраморный столик с камеями,поцеловал тетушке Куин руку.

Несомненно, несмотря на возраст, она и была мечтой: хорошенькоеличико, не слишком худое, чуть удлиненное, тонкие губы, подкрашенные розовойпомадой, и глаза, окруженные тонкой сеточкой морщинок, но не утратившие яркойголубизны. Бриллианты и жемчуга на ее груди, равно как и дорогие бриллиантовыекольца на длинных пальцах, ошеломляли своей красотой.

Казалось, драгоценности составляли часть ее силы идостоинства, а возраст лишь давал преимущество и увеличивал присущую ейженственность.

– Подойди сюда, малыш, – велела она мне.

Я подошел к тетушке и наклонился, подставляя щеку дляпоцелуя. Это вошло у нас в привычку, с тех пор как я дорос до шести футовчетырех дюймов. Она частенько брала мою голову руками и, поддразнивая,отказывалась отпустить. Но на этот раз она так не сделала – видимо, ее вниманиебыло значительной степени поглощено обаятельным гостем, с улыбкой стоявшимвозле столика.

– Ах, какой чудесный на вас сюртук, – сказала она,обращаясь к Лестату. – Настоящий сюртук с расклешенными полами. Где вытакой сшили? И пуговицы идеально к нему подходят. Позвольте мне получше ихразглядеть. Вы, наверное, уже догадались, что я буквально помешана на камеях. Ав последние годы вообще ни о чем другом не думаю.

Лестат подошел к столику, а я ретировался, уступая емуместо. Меня вдруг охватил страх, довольно сильный, что тетушка может интуитивноо чем-то догадаться, но уже в следующую минуту я понял, что Лестат полностьювладеет ситуацией.

Разве другой вампир, мой Создатель, когда-то точно так же неоколдовал тетушку Куин? Так какого черта я испугался?

Пока она разглядывала пуговицы, отметив, что на каждой изних изображена одна из девяти греческих муз, Лестат смотрел на нее сверху внизи лучезарно улыбался, словно и правда был очарован. Я еще больше полюбил его заэто, ибо тетушка Куин была для меня самым дорогим человеком на свете. И теперь,когда эти двое оказались вместе, я испытывал невыразимую радость.