На меня с пугающей ясностью нахлынули воспоминания опрошлом, однако вскоре они рассеялись, погасли как пламя, оставив после себялишь струйку дыма. Тем не менее, я продолжал судорожно за них цепляться, пытаясьизвлечь из памяти еще несколько дорогих сердцу картин. Впрочем, какое право яимел теперь на хорошие времена или даже воспоминания о них?

– Мне нравятся певцы, – сказал я. – Когда-тоя плакал вместе с бабушкой и дедушкой, слушая, как сопрано выводит "О,святая ночь". В такие минуты Блэквуд-Мэнор кажется всесильным, способнымизменить людские жизни. Ты сам видишь, я до сих пор несвободен от влияния егомагии.

– Каким же образом он меняет людские жизни? –быстро спросил Лестат, словно эта мысль его по-настоящему задела.

– Ну, здесь прошло очень много свадеб.

Я поперхнулся. Свадьбы... Отвратительное воспоминание онедавнем событии, затмившее все остальные, постыдное и ужасное: кровь, ее вкус,платье... Но я прогнал печальные мысли и продолжил:

– Я помню чудесные свадьбы, банкеты по случаю юбилеев.Помню пикник на лужайке в честь какого-то старца в день его девяностолетия.Помню, пары часто возвращались сюда, где состоялась церемония ихбракосочетания.

И снова меня пронзило воспоминание: невеста, окровавленнаяневеста. Голова кружилась.

"Глупец, ты убил ее! Ты не должен был ее убивать.Посмотри, что стало с ее платьем".

Нет, не буду об этом думать. Сейчас не время страдать. Позжея признаюсь во всем Лестату, но только не теперь.

Надо было продолжать рассказ. Постепенно я справился сволнением и перестал запинаться.

– Где-то здесь спрятана старая гостевая книга сосломанным пером, служившим вместо ручки. В ней можно прочесть множество отзывовтех, кто приезжал, уезжал, снова возвращался... Они до сих пор возвращаются.Это пламя пока не погасло.

Лестат кивнул и слабо улыбнулся, словно остался доволенуслышанным. Потом вновь взглянул на портрет Вирджинии Ли.

У меня вдруг возникло какое-то странное ощущение. Неужелипортрет в самом деле изменился? Мне вдруг показалось, будто прелестные голубыеглаза смотрят прямо на меня. Но впредь она ни за что для меня не оживет.Конечно, это исключено. Всю жизнь леди Вирджиния Ли славилась добродетелью иблагородством. Что общего может быть у нее со мною теперешним?

Я поспешил вернуться к своему маленькому повествованию:

– В последнее время этот дом стал мне особенно дорог,как и все мои смертные родственники. Больше всех тетушка Куин. Но есть идругие. Они не должны узнать, во что я превратился.

Лестат обратил на меня пристальный, испытующий взгляд и какбудто размышлял над услышанным.

– Твое сознание настроено столь же тонко, какскрипка, – задумчиво произнес он. – Тебе действительно нравится, чтона Рождество и Пасху под крышей твоего родного дома собирается множествочужаков?

– Это весело, – признался я. – Обилие света,оживление, лестницы гудят от топота ног, в воздухе звенят голоса. Иногда гостижалуются: то овсянка жидкая, то соус комковат, и в былые дни мою бабушку,Милочку, такие заявления расстраивали до слез, а дедушка – Папашка, как мы всеего звали, – уединялся в кухне и грохал кулаком по столу. Но в большинствесвоем гости, как правило, довольны приемом...

Время от времени здесь бывает одиноко, тоскливо и мрачно,хотя люстры сияют неизменно ярко. Наверное, после смерти бабушки и дедушки тачасть жизни ушла вместе с ними, а моя глубокая депрессия каким-то образомзахватила и Блэквуд-Мэнор. Тем не менее я не смог покинуть особняк и никогда несделаю это по собственной воле.

Лестат закивал в знак понимания. Он смотрел на меня таким жевнимательным, оценивающим взглядом, каким смотрел на него я.

До чего же он все-таки привлекателен! Светлые волосы, оченьгустые и длинные, изящно завиваются у ворота сюртука, а такими огромнымипытливыми, по-настоящему фиалковыми глазами могут похвастать не многие. Легкаяразница между ними не играет ровным счетом никакой роли. Загорелая кожабезупречна. Что он увидел во мне, не знаю. Но я не переставал им восхищаться.

– Знаешь, ты можешь осмотреть дом. – Я все еще непришел в себя от сознания того, что Лестат проявил ко мне интерес, поэтомуговорил взволнованно и сбивчиво. – Обойди комнаты. В них живут привидения.Иногда их видят даже туристы.

– И это не отпугивает гостей? – спросил он слюбопытством.

– Наоборот, они радуются возможности посетить особняк спривидениями. Им это нравится. Они видят даже то, чего нет, и сами просят,чтобы их оставили в комнате одних, в надежде на встречу с призраком.

Лестат беззвучно расхохотался.

– То они слышат колокольчики, которые вовсе незвенят, – продолжал я, улыбаясь ему в ответ, – то чувствуют запахкофе, хотя никто кофе не варит, или вдруг заявляют, что в воздухе ощущаетсяаромат необыкновенных духов. Конечно, были и такие, кто действительно испытывалстрах. Несколько постояльцев, поселившихся на условиях пансиона, моментальносъехали, узнав о репутации особняка, но в целом мрачная слава Блэквуд-Мэнортолько способствовала процветанию бизнеса. Ну и, разумеется, кое-ктодействительно видел привидения.

– А ты? Ты ведь их тоже видишь?

– Да, – кивнул я. – Большинство привидений –слабые создания, чуть менее прозрачные, чем пар, но есть и исключения... –Я замялся, на секунду растерявшись, опасаясь, что мои слова могут вызватькакое-то жуткое видение. Однако страстное желание полностью довериться Лестатузаставило меня продолжить: – Да, из ряда вон выходящие исключения...

Я умолк.

– Расскажи о них, – сказал Лестат. – У тебяведь, кажется, наверху есть комната? Спокойное место, где можно поговорить.Однако я ощущаю еще чье-то присутствие в доме.

Он бросил взгляд в сторону холла.

– Да, тетушка Куин сейчас в спальне, в заднейполовине, – пояснил я. – Позволь мне навестить ее сейчас. Это займетне более минуты.

Лестат снова оживился.

– Какое любопытное имя – тетушка Куин. Звучитбожественно по-южному, как мне кажется. Ты познакомишь меня с ней?

– Конечно, – ответил я, ни секунды несомневаясь. – Ее имя Лоррейн Маккуин, но все вокруг называют ее мисс Куин,или тетушка Куин.

Мы вышли в холл вместе, и он снова залюбовался изогнутойлестницей.

Я провел гостя мимо нее. Ботинки громко чеканили шаг помраморным плиткам.

Наконец мы подошли к открытой двери.