Таким образом, «Грамота» существенно корректировала законы 1918 года. Начало весенних полевых работ в губерниях, занимаемых войсками Колчака, не должно было вызывать сомнений в «недемократичности» белой власти. В развитие «Грамоты», для «удовлетворения неотложных земельных нужд» были приняты законы, ставшие основой аграрной политики омского правительства в 1919 г. «Правила о порядке производства и сбора посевов на землях, не принадлежавших посевщикам» (8 апреля 1919 г.) передавали озимые и яровые посевы в «полную и неотъемлемую собственность тех лиц, трудами или средствами которых означенные посевы произведены». «Захватчики» переводились в категорию «арендаторов», что, однако, не обеспечивало им «в дальнейшем никаких прав на владение или пользование» чужой собственностью[592]. 13 апреля 1919 г. было принято «Положение об обращении во временное заведывание правительственных органов земель, вышедших из фактического обладания их владельцев». «Захваченные – арендованные» земли частновладельческих имений регистрировались уездными земельными Советами, за их использованием устанавливался четкий контроль. Исключения составляли захваченные земли отдельных крестьянских хозяйств и сельских обществ, возвращавшиеся прежним владельцам. Лесные угодья переходили в ведение Лесного департамента министерства земледелия[593].

3 мая 1919 г. Министерство земледелия изменило «Инструкцию» о выполнении постановления 6 июля 1918 г. Арендная плата омским законодательством (в отличие от белого Юга) не устанавливалась, это поручалось губернским земельным Советам. Оговаривалось только, что она «должна быть не ниже всех расходов, произведенных владельцем»[594].

Наконец, 13 июня 1919 г. омский Совет министров принял «Временные правила о порядке разрешения сделок на землю». Они корректировали закон от 12 июля 1917 г., передавая контроль за сделками уездным и губернским земельным Советам, а также чиновникам ведомств земледелия и финансов. Земельный рынок предполагался в качестве «регулятора» перераспределения земельной собственности от помещиков к крестьянам посредством добровольных соглашений. Размер приобретаемых земельных участков (в совокупности с уже имеющимися надельными и купленными участками) ограничивался нормами Устава Государственного земельного банка 1882 г.[595].

Утверждение развернутой аграрной программы считалось в Омске преждевременным. Окончательное решение всех земельных проблем предполагалось на Национальном Учредительном Собрании. Это не исключало, однако, разработку планов земельных преобразований. Но в отличие от белого Юга в Омске не было составлено завершенного проекта земельной реформы. Сохранившиеся планы (проф. Н. П. Огановского, управляющего делами правительства Г. К. Гинса, кн. А. А. Кропоткина и др.) показывают достаточно большой разброс мнений. Огановский предостерегал от преобладания малых крестьянских дворов, призывал поддерживать крупные кооперативные предприятия, объединявшие труд самостоятельных крестьянских хозяйств. Гинс, выступая против восстановления частного землевладения, за исключением хуторов, отрубов и «хозяйств промышленного значения», считал необходимым последовательно проводить принцип контроля за землеустройством со стороны «местных земельных органов с участием крестьян», а также передавать «в пользование трудового населения» частные земли за отсутствием их владельцев. Кн. Кропоткин отстаивал принципы сохранения крупных частновладельческих хозяйств, представляющих культурное, агрономическое значение, отмечал важность развития крестьянской земельной собственности[596].

Нельзя сказать, что аграрная программа Российского правительства была лишена недостатков. Юрисконсульты Совета министров считали, что неопределенность статуса «захваченных» частновладельческих земель не удовлетворит никого. Долгосрочная аренда могла восприниматься крестьянами как временное состояние, отнюдь не исключающее последующий возврат земель помещикам. Бывшие владельцы-помещики предъявили бы еще большие претензии, ведь государство произвольно меняло право собственности, ограничивая (через земельные советы и земские комиссии) свободу владения, распоряжения и пользования недвижимостью. Эксперты называли разрешение аграрных проблем в 1919 г. «временным», прогнозируя их новое обострение после войны[597]. Актуальным признавалось решение продовольственных вопросов. Для снабжения фронта и тыла власть ограничивала права собственности.

Правительство Северной области в своей аграрной политике в 1919 г. во многом повторяло принципы законодательства Российского правительства. 22 ноября 1918 г. было создано «Совещание по вопросам земледелия и землепользования», как и в Сибири, действовавшее на основании представительства правительственных чиновников и «общественности» (от губернской земской управы). В течение января – апреля 1919 г. были приняты законы, ставшие основой местной аграрной политики: «Постановление о расчистках (вырубленные под пашни лесные площади. – В.Ц.), освобожденных от леса в Архангельской губернии» (13 января 1919 г.), «Положение о казенных и бывших удельных земельных оброчных статьях» (19 февраля 1919 г.) и «Постановление о передаче монастырских, архиерейских, церковно-причтовых земель в ведение Земства» (4 апреля 1919 г.). Законы предусматривали передачу данных категорий земель в ведение земства. Норма отдельного крестьянского хозяйства утверждалась в 11 десятин на двор, а «излишки» подлежали передаче в земский «арендный фонд». Арендная плата устанавливалась земством и не могла превышать (для расчисток) средних арендных цен за три года[598]. Волостное земство контролировало земельный рынок, запрещая сделки по купле-продаже и разрешая только наследственное пользование «прежними владельцами и их законными правопреемниками»[599].

После признания главенства Российского правительства правительством Северной области была начата работа по согласованию регионального земельного законодательства с общероссийским. В архангельских газетах были опубликованы законы Колчака, а в Омске «Комиссией по выработке законопроекта о распространении законов Российского правительства на остальные территории Европейской России и в Северной области» было принято решение о распространении действия на Севере всех постановлений, принятых в Омске[600]. Законы о расчистках, оброчных статьях, церковных и монастырских землях сохранялись «как имеющие местное значение» «впредь до издания Российским правительством общего закона». Вплоть до января 1920 г. в области разрабатывалась модель организации земельных советов по образцу сибирских.