Признаюсь, меня приводит в отчаяние собственнаянеспособность постичь смысл образа дверного проема – или портала? – иуловить значение числа тринадцать. И все же меня не покидает чувство, что людитам, наверху, были хорошими.

К Лэшеру это ни в коей мере не относится, ибо он,несомненно, разрушил жизнь нескольких женщин. Возможно, он уничтожил всех, ктокогда-либо осмелился ему сопротивляться. И вопрос Эрона о том, каковы целиэтого существа, остается актуальным. Это создание вытворяет что хочет. Нопочему я назвал его созданием? Кто его создал? Тот же, кто создал и меня? Нокто именно? Кто – или что? – служит источником нашего бытия?

Источником служит зло.

Что означала его улыбка тогда, в церкви, когда мне былошесть лет? Позволит ли он коснуться себя и постичь его цели? А если позволит?

И вновь на память мне приходят слова «предназначено»,«предопределено» и «спланировано». И эти слова сводят меня с ума. Все моесущество восстает против них. Такие понятия, как «миссия», «судьба» или«великая цель», связаны со смелостью, героизмом, со свободой выбора и свободойволи, в то время как «предназначение» и «предопределение» способны лишьнаполнить душу отчаянием.

Как бы то ни было, в данный момент я весьма далек ототчаяния. Меня сводит с ума неизвестность, я не в силах больше оставаться вэтой комнате, я страстно, всем существом своим рвусь к Роуан. А кроме того, ягорю желанием собрать воедино все разрозненные сведения и факты и выполнитьвозложенную на меня миссию, ибо уверен, что принял ее на себя именно потому,что во мне самом еще осталось что-то хорошее.

Не знаю почему, но мне вдруг вспомнился Гандер и то, как онпроизнес: «Предположения, предположения и догадки…»

Как жаль, что Эрона сейчас нет рядом. Он мне нравится.Честно. Они все мне очень симпатичны. Я понимаю и высоко ценю то, что они здесьделают. Не каждому по душе сознавать, что за ним следят, фиксируют каждый егошаг, подсматривают и подслушивают… Но я понимаю, ради чего все это. И Роуанпоймет. Не может не понять.

Их уникальное досье бесценно, это документ огромнойважности. И стоит мне только задуматься, представить, как глубоко я сам увяз вэтой истории, как причудливо объединила нас судьба с того далекого момента,когда это призрачное существо впервые взглянуло на меня из-за низкой ограды, яблагодарю Бога за то, что эти люди есть, что они рядом и, по их собственномувыражению, «наблюдают»…

Ибо в противном случае… Роуан непременно со мной согласится.Она поймет. Возможно, даже лучше, чем я, поскольку ей будет дано увидеть то,чего не вижу я. И кто знает, быть может, именно это и было предопределено… Но яопять возвращаюсь на круги своя…

Эрон! Вернись скорее, Эрон!»

Машина медленно отъехала от ворот, оставив ее одну.Сомкнувшуюся вокруг тишину нарушал только шелест листвы над головой. Болеезапущенного и негостеприимного дома ей еще видеть не доводилось. Безжалостныйсвет уличного фонаря, словно полная луна, пробивался сквозь кроны деревьев ипадал на потрескавшиеся плиты дорожки, на выщербленные мраморные ступени,усыпанные мертвыми листьями, на когда-то белые колонны с каннелюрами, с которыхтеперь свисали клочья облупившейся краски, открывая взору черные пятна гнили,на рассыпающиеся от старости, покоробившиеся доски террасы. Дверь особняка былаоставлена незапертой. Внутри слабо мерцал тусклый свет.

Она медленно окинула взглядом закрытые ставнями окна, густыезаросли заброшенного сада. Мелкий дождик, начавшийся еще в тот момент, когдаона вышла из отеля, теперь превратился в некое подобие оседающего тумана,придававшего влажный блеск асфальту мостовой и застывавшего каплями на листьяхогромных старых деревьев.

«В этом доме жила моя мать, – думала она. – Здесьродилась ее мать, а до того – мать ее матери. Здесь стоял гроб Стеллы, и Эллисидела возле него…»

Да, все происходило именно в этом особняке, хотя за весьвечер ей так и не удалось выяснить детали. Они пили коктейль, ели салаты икакие-то острые, щедро сдобренные специями блюда, но в ответ на робкие попыткиузнать хоть какие-то подробности она слышала только: «Карлотта сама тебе обовсем расскажет…»; «…После того как ты поговоришь с Карлоттой…» – и так далее, втом же духе.

Интересно, это для нее была открыта сейчас дверь? Ради нееоставлены незапертыми ворота? Слабо освещенный изнутри проем двериконусообразно сужался кверху и походил на гигантскую замочную скважину. Где-тоона уже видела такой проем… Ах да, на фронтоне усыпальницы на Лафайеттскомкладбище. Какая ирония судьбы! Ведь для матери этот особняк фактическипревратился в склеп задолго до ее смерти.

Теплый дождь не смог прогнать висящую в воздухе духоту. Бытьможет, спасение принесет подувший с реки ветерок – ласковый, восхитительнопахнущий дождем и свежестью? Прощаясь с ней возле отеля, всего в несколькихкварталах от особняка, они называли его речным бризом. Но одновременно сзапахом дождя она улавливала еще какой-то аромат – тяжелый, тягучий и густойаромат незнакомых цветов, совершенно не похожий на те, что окружали ее прежде.

У нее не было сил сопротивляться его усыпляющемувоздействию, и она словно застыла, ощущая себя едва ли не обнаженной в костюмеиз тонкого шелка, пытаясь получше рассмотреть утопавший в тени дом, стараясьглубоко вдохнуть и замедлить поток проносящихся в голове воспоминаний о том,что пришлось увидеть и пережить за прошедший день, о событиях, смысл которых онатак и не смогла постичь до конца.

«Моя жизнь сломана, – думала она, – разорванапополам. И все, что было в прошлом, уходит навсегда, уплывает, как сорвавшеесяс якоря судно, несущееся по волнам времени к горизонту – демаркационной линиимежду тем, что безвозвратно утратило свое значение, и тем, что во веки вечныеостанется исполненным смысла.

Но почему, Элли, почему? Ради чего мы были оторваны от всегоэтого и жили в полной изоляции от них? Ради чего, если они все знали? Знали онашем существовании, знали наши имена, знали, что я ее дочь! В чем дело? Чтовсе-таки происходит? Их сотни, и все они без конца произносят одну и ту жефамилию: Мэйфейр!..»

– После разговора с Карлоттой приходите в наш офис – онв центре города, – пригласил ее Пирс. Этот розовощекий молодой человек,сказали ей, один из компаньонов в фирме, основанной много лет назад еще егопрадедом.

– И дедом Элли, как вы знаете, – добавил Райен –обладатель белоснежной шевелюры и словно высеченного из мрамора лица, кузенЭлли.