— Но перемена настроения, как вы се называете, пришлане сразу. Волчья ликантропия обнаружилась у меня в крови через сорок восемьчасов после нападения. Я решил до первого полнолуния успеть выбить побольшемонстров. — Он смотрел мимо меня, глаза его стали далекими, ушли ввоспоминания. — Я брался за самые опасные задания, которые мне удавалосьнайти, и кончил тем, что поехал истреблять целое племя оборотней змей вбассейне Амазонки. — Он обернулся к стоящему рядом смугломучеловечку. — Я решил, что десятки экземпляров любого зверя меня убьютнаверняка, а если нет, то первое свое полнолуние я встречу там, где не смогуубить ни одного человека.

— Логично, — сказала я, потому что надо былочто-то сказать.

Он глянул на меня.

— Я собрался погибнуть, миз Блейк, но каждое животное,которое я пытался убить, просто не хотело убивать меня. Когда настало первоеполнолуние, я был заражен самыми разными формами хищной ликантропии. В первуюлуну я перекинулся тем, чем являются Абута и его соплеменники, потом волком,потом медведем, потом леопардом, потом львом, и так далее, и так далее. —Он смотрел на Абуту, и в его лице было что-то от той религиозной горячки,которую излучал коротышка. — Они решили, что я бог, потому что могупринимать столько обличий. Они поклонялись мне, и они послали половину своегоплемени сопровождать меня обратно в цивилизацию.

Он засмеялся — резко, неприятно. От этого смеха у меняпочему-то волосы зашевелились на затылке.

— Ты убила их всех, кроме троих, Анита. Можно мненазывать тебя Анитой?

Я кивнула. Мне было почти страшно что-нибудь сказать, потомучто на лице Кинга сменяли друг друга эмоции, совершенно неподходящие к егоспокойным словам, будто он ощущал что-то, чего сам не осознавал. Так бывает,когда смотришь плохо дублированный фильм, но тут не только слова были не те, нои движения тела.

Колючий прилив энергии полыхнул от него жаром, и глаза егоизменились. Один стал светло-зеленым, леопардовым, другой янтарным, волчьим. Нетолько цвета радужек не совпадали, но и форма зрачков, и форма орбит каждогоглаза. Движения костей я не успела заметить — все было слишком быстро.

На губах зазмеилась улыбка. Изменилось все — выражение лица,поза тела, и это не была перемена оборотня, это просто другая личность заняламесто в коже Кинга. Голос Химеры зазвучал с южным акцентом — тот голос, которыйраздавался из громкоговорителей, когда нам устроили засаду.

— Бедняга Орландо, он уже просто не может вынести. Онненавидит себя такого, каким он стал.

Кажется, я перестала дышать на пару секунд, и потомуследующий вдох получился слишком резким. Мне приходилось иметь дело ссоциопатами, психопатами, серийными убийцами, психами всех мастей, но впервые —с раздвоенной личностью.

Химера дернул себя за галстук, сорвал его, расстегнулворотник, повертел шеей и улыбнулся.

— Так-то лучше, согласна?

Мой голос звучал чуть с придыханием:

— Всегда хорошо, когда удобно.

Он шагнул ближе, и я отступила, стукнувшись спиной о Зика.Химера шагнул почти вплотную и стал нюхать воздух над кожей моего лица. Натаком расстоянии его сила жалила меня тысячей муравьев.

— Ты пахнешь страхом, Анита. Я не думал, что тебя можеттак напугать небольшая перемена глаз.

Я облизала губы, глядя в упор в эти разные глаза.

— Глаза меня не напугали.

— А что напугало? — спросил он, продолжая нависатьнадо мной.

Я снова облизала губы, не зная, что сказать. То есть чтотакое сказать, что будет безопасно. Некоторые слишком остроумные замечанияприходили на ум, но психу, во власти которого находишься, лучше потакать — естьтакое правило. Конечно, у меня было и правило никогда не отдавать себя вовласть серийного садиста-убийцы с раздвоением личности. По-настоящему безумныелюди часто непредсказуемы, и с ними трудно договориться.

— Я жду ответа, — произнес он певучим голосом.

Хорошая ложь на ум не шла, так что я попробовала смягчитьправду.

— Тот факт, что я говорила с Орландо Кингом, а сейчасне с ним, но продолжаю говорить с тем же телом.

Он засмеялся и шагнул назад, но тут же застыл неподвижно,будто слушая что-то, чего не слышала я. Неужто спасательная команда, так скоро?Не может быть. Он посмотрел на меня, улыбаясь той же неприятной улыбкой, иогладил руками собственное тело.

— Я это тело использую получше, чем Орландо.

Ну-ну, что-то не видно улучшения ситуации. Я посмотрела наЗика, выражением глаз пытаясь ему сказать: надо было меня предупредить, что унего настолько крыша съехала.

Химера схватил меня за руку, дернул к себе. Я так былазанята обменом взглядами с Зиком, что не успела заметить этого действия.

— Я всегда был у Орландо внутри. Я был той частью еголичности, которая позволяла ему убивать других, не испытывая ничего, кромененависти. Он редко брал оборотня в виде зверя. В человеческом облике его братьбезопаснее, а Орландо о безопасности очень заботился, по крайней мере для себя.

Он притянул меня к себе поплотнее, используя мое запястьекак рукоять. Он еще не делал мне больно, но сила его хватки была как обещание,как угроза. Он мог раздавить мне кости, и мы оба это знали.

— У Кинга была репутация человека, который доводитработу до конца, — сказала я.

— Работа состояла в том, чтобы убивать людей, не толькомужчин, но и женщин. Потом он отрезал головы, тела сжигал, чтобы они никогда невоскресли. А я был той частью его личности, которая этой работой наслаждалась,а когда он стал тем, что больше всего на свете ненавидел, я его защитил от негосамого.

— Как? — тихо спросила я.

— Делая то, что у него не хватало духу сделать самому,хотя и хотелось.

— Например? — спросила я.

Подмога уже была в пути, надо было только выстоять до ееприбытия. Таков был исходный план, а факт, что Химера — это Орландо Кинг и чтоон безумнее мартовского зайца, плана не отменял. Все мужчины любят говорить осебе, даже законченные мерзавцы. Сумасшествие этого не отменяет — по крайнеймере раньше так было. Меня только раздвоение личности сильно смущало. Если ябуду обращаться с Химерой как с обыкновенным маньяком-убийцей, все будетотлично. По крайней мере это я себе твердила. Но пульс у меня частил, грудьспирало, страх не спадал. Вряд ли я сама себе верила.

— Ты хочешь знать, как я помог Орландо? — спросилон.

— Ага, — кивнула я.

— Ты действительно хочешь знать, что я для него сделал?

Я снова кивнула, хотя мне начинало не нравиться, как онпостроил фразу.

Он улыбнулся, и одна эта улыбка обещала вещи болезненные инеприятные.