глобальный политический актор, но только вместе со своими европейскими партнерами, оказалась ложной. Здесь, более чем в других областях, подтвердилась устойчивость нации и национального государства.

КРИЗИС ОБЪЕДИНЕНИЯ

Ликование немцев по поводу падения Берлинской стены и скорого воссоединения, усиленное летом 1990 года победой на чемпионате мира по футболу, еще не утихло, когда на страну обрушились одно за другим тяжелые испытания: катастрофический, неожиданный крах экономики Восточной Германии; война в Персидском заливе, которая поставила вопрос о новом мировом порядке и месте немцев в нем; гражданская война в Югославии, длившаяся несколько лет, унесшая более ста тысяч жизней и в итоге приведшая к первой боевой операции бундесвера; попытка переворота, предпринятая консервативными коммунистами в Москве, которая привела к распаду Советского Союза; серия поджогов и погромов, направленных против просителей политического убежища и других иностранцев в Германии (эти события временно отодвинули все остальные проблемы на задний план), и, наконец, решение о введении единой европейской валюты: все это, так или иначе, были последствия мирового политического переворота 1989–1990 годов и предшествовавших ему экономических изменений. Если пытаться обо всем этом рассказывать строго последовательно, то нужно всегда помнить, что на рубеже 1991–1992 годов одновременно происходили война в Персидском заливе, югославский конфликт, экономический коллапс в Восточной Германии, распад СССР, дебаты о предоставлении убежища и подготовка к введению евро.

Таким образом, во многих отношениях 1990‑е годы стали тяжким десятилетием для немцев. Выборы в бундестаг в декабре 1990 года утвердили правительство Коля – Геншера. ХДС/ХСС, набрав 43,8 процента, добилась результата чуть ниже 1987 года, СвДП – чуть выше, а оппозиция, которая критически относилась к воссоединению, была за это наказана: СДПГ со своим главным кандидатом Лафонтеном набрала всего 33,5 процента голосов, что стало ее худшим результатом с 1957 года, а «Зеленые» не преодолели пятипроцентного барьера. А ведь еще годом ранее социал-демократы выглядели уверенными победителями… С другой стороны, после триумфа воссоединения, который полностью приписывался «канцлеру единства» Колю, победа правящих партий на выборах тоже была не совсем блестящей. Но, во всяком случае, результаты выборов свидетельствовали об удивительной политической стабильности страны. Даже в регионах бывшей ГДР (отныне называемых «новыми федеральными землями») правящие партии вместе набрали более 54 процентов голосов, в то время как социал-демократы получили здесь всего 24,3 процента. Бывшая СЕПГ, переименованная в «Партию демократического социализма» (ПДС), добилась приличного результата на Востоке – 11,1 процента. Ядро сторонников СЕПГ оценивалось примерно в эту величину. Вскоре, однако, ПДС превратилась в голос проигравших и как региональная партия получила 15, а затем и более 20 процентов голосов на выборах в восточногерманских землях. Борцы за гражданские права из «Bündnis 90», объединившиеся с «Зелеными», получили 6,2 процента на Востоке и, благодаря особым условиям этих первых общегерманских выборов, прошли в бундестаг[4]. Лафонтен построил свою избирательную кампанию исключительно на теме финансового бремени, ожидавшегося в связи с воссоединением. Его расчеты не были нереалистичными, но звучали как полный отказ от объединения. Напротив, правящие партии полностью сосредоточились на оптимизме в отношении экономической ситуации в Восточной Германии, и заявление Коля о том, что там скоро появятся «цветущие ландшафты», было подкреплено его обещанием, что экономический «подъем в Восточной Германии» будет достигнут без повышения налогов[5].

На самом деле, однако, признаки сложного экономического положения в Восточной Германии накапливались уже с момента создания экономического и валютного союза летом 1990 года. Вариант компенсации ожидаемых – очевидно, значительных – дополнительных расходов путем возложения соответствующего дополнительного налогового бремени на западных немцев был заблокирован предвыборными обещаниями. Однако, согласно концепции федерального правительства, объединение Германии в любом случае должно было после короткого переходного этапа стать в значительной степени самоокупаемым проектом. Государственный договор об экономическом и валютном союзе предусматривал финансовые трансферты восточным федеральным землям в размере 25 миллиардов марок на 1990 год и 40 миллиардов марок на 1991 год. Важнейшие экономические институты также предполагали такие суммы, но на более длительный период – примерно на восемь-десять лет, в течение которых в каждом случае необходимо было привлечь около 40–50 миллиардов марок[6]. Оптимизм, проявленный здесь, был основан на трех предположениях: во-первых, и без того очень хорошая экономическая ситуация в Западной Германии получила бы дополнительный импульс роста в результате объединения, особенно потому, что значительные расходы, связанные с разделением, такие как зональные пограничные субсидии, были бы устранены. Во-вторых, приватизация государственных предприятий ГДР учрежденным специально для этого трастовым агентством (Попечительский совет по управлению собственностью) принесла бы такую прибыль, что можно было бы профинансировать значительную часть необходимых мер по реструктуризации. И в-третьих, правительство ФРГ предполагало, что ожидаемый экономический рост на Востоке будет обеспечен в основном за счет огромных частных инвестиций. Необходимые государственные средства для стимулирования экономической динамики в Восточной Германии предполагалось брать из «Фонда германского единства», в который правительство ФРГ должно было вносить бо́льшую часть, а земли – меньшую. Однако, поскольку налоги повышать было нельзя, необходимые средства правительство привлекало в основном путем займов, передавая их в специальные фонды, чтобы не увеличивать дефицит бюджета, по крайней мере, визуально. Такие уловки, однако, не могли скрыть того факта, что экономическая ситуация в восточногерманских землях после создания экономического и валютного союза развивалась катастрофическим образом. «В настоящее время нет никаких свидетельств того, что на Востоке наметился поворот, – писал журнал «Шпигель» в апреле 1991 года. – Единственное, что пока можно сказать с уверенностью, это то, что экономический спад идет все более быстрыми темпами. То, что сейчас происходит в восточной Германии, никогда ранее не происходило в мирное время: целый промышленный регион исчезает с лица земли. Будь то судостроительные или текстильные заводы, сталелитейные или компьютерные фирмы – все они со своей продукцией и со своими ценами безнадежно уступают конкурентам с Запада. Вряд ли какая-либо компания останется в прежнем виде, большинство из них уже созрели для банкротства. Старое рушится, новое не торопится. В течение многих лет с Запада на Восток будут ежегодно перетекать трехзначные миллиарды, стоимость восстановления экономики Востока исчисляется триллионами». Это не было преувеличением. Валовой внутренний продукт в новых землях рухнул в 1991 году до уровня чуть менее 60 процентов от уровня 1989 года. В промышленности добавленная стоимость в 1991 году достигла лишь 40 процентов от 1989 года, в сельском хозяйстве – еще меньше. Ни один из оптимистических прогнозов не оправдался: приватизация промышленности принесла убытки вместо прибыли, частных инвестиций почти не было, а «бум объединения», как стало ясно спустя два года, был лишь секундной вспышкой.

Причины такого катастрофического