Он кивнул и протянул руку к солнцу. Оно грозило вот-воткоснуться горизонта, и тогда яркая полоса отблеска на воде, уже жёлтая, станетзолотой.

— Но с наступлением темноты эти твари вступят в игру. Гдесейчас фарфоровая Персе? Ты знаешь, чем всё закончилось?

— Я не знаю точно, что произошло после того, как Истлейкубил няню Мельду, но общее представление у меня есть. Элизабет… — Я пожалплечами. — Думаю, она обезумела на какое-то время. Слетела с катушек. Отец,наверное, услышал её крики, и, вероятно, только они и смогли заставить егоочухаться. Должно быть, он вспомнил, что, невзирая на всё произошедшее, здесь,в «Гнезде цапли» у него осталась живая дочь. Возможно, он даже вспомнил, чтоещё две его дочери находятся в тридцати или сорока милях от Дьюма-Ки. И понял,что теперь ему не остаётся ничего другого, как заметать следы.

Джек молча указал на горизонт, которого уже коснулосьсолнце.

— Я знаю, Джек, но мы ближе к цели, чем ты думаешь. — Ядостал из стопки и положил наверх последнюю из сегодняшних картин. Набросок,конечно, но улыбка узнавалась сразу. Чарли — парковый жокей. Я поднялся, мыотвернулись от Залива и ожидающего корабля, чёрного силуэта на золотом фоне. —Видите? Я заметил его по пути от дома. Настоящую скульптуру жокея, не проекцию,которая пугала нас, когда мы только приехали.

Они посмотрели.

— Я так нет, — первым ответил Уайрман. — Но думаю, чтозаметил бы, если б она там была, мучачо. Я знаю, трава высокая, однако краснуюкепку трудно пропустить. Если, конечно, его не поставили в банановой роще.

— Вижу! — воскликнул Джек и рассмеялся.

— Чёрта с два. — В голосе Уайрмана слышалась обида. — Где?

— За теннисным кортом.

Уайрман посмотрел, уже начал говорить, что ничего не видит,замолчал.

— Чтоб я сдох! Статую поставили вверх ногами, так?

— Да. А поскольку никаких ног нет, ты видишь квадратныйстальной постамент. Чарли стоит на том самом месте, которое нам нужно, амигос.Но сначала мы должны заглянуть в амбар.

У меня не было предчувствия, что в этом длинном, оплетённомлианами здании, где царили темнота и удушающая жара, нас может поджидать беда.Я понятия не имел, что Уайрман достал из-за ремня и держит «Дезерт игл»наготове, пока не прогремел выстрел.

Ворота спроектировали и изготовили так, чтобы половинкисдвигались и раздвигались по направляющим, но эти половинки своё отъездили.Раздвинутые примерно на восемь футов [2,4 м], они намертво приржавели кнаправляющим и недвижно стояли уже не одно десятилетие. Серо-зелёный испанский мохсвисал, как занавес, закрывая верхнюю часть проёма.

— Будем искать… — начал я, и в этот момент цапля вышла изамбара, сверкая синими глазами, вытянув длинную шею, щёлкая жёлтым клювом. Едваминовав ворота, цапля взлетела и ринулась вперёд — несомненно, целясь в моиглаза. Раздался дикий грохот «Дезерт игл», и безумный синий взгляд птицы исчезвместе с её головой в кровавых брызгах. Тело ударило в меня — лёгкое, каксвязка проволочек — и упало у моих ног. В тот же момент в голове раздалсяпронзительный, серебристый крик ярости.

Услышал этот крик не только я. Уайрман поморщился, Джеквыпустил ручки корзинки для пикника и зажал уши ладонями. Потом крик стих.

— Одна мёртвая цапля. — Голос Уайрмана дрожал. Он потрогалмыском груду перьев и отбросил её с моих высоких ботинок. — Ради бога, несообщайте в Общество защиты животных. Этот выстрел может обойтись мне впятьдесят тысяч штрафа и пять лет тюрьмы.

— Откуда ты знаешь? — спросил я. Он пожал плечами.

— Какое это имеет значение. Ты велел мне застрелить цаплю,если я увижу её. Ты — Одинокий рейнджер, я — Тонто.[190]

— Но ты держал пистолет наготове.

— Думаю, сработала та самая «интуиция», на которую ссылаласьняня Мельда, надевая на руку серебряные браслеты матери. — Уайрман не улыбался.— Что-то присматривает за нами, можно даже не сомневаться. И после того, чтослучилось с твоей дочерью, полагаю, мы вправе рассчитывать на помощь. Но мыдолжны сделать то, что нам положено.

— Главное, держи свою стреляющую железяку под рукой, пока мыбудем это делать, — ответил я.

— Можешь на это рассчитывать.

— Джек, — позвал я. — А ты сможешь разобраться с зарядкойгарпунного пистолета?

Никаких проблем не возникло. Гарпунный пистолет тоже мог насзащитить.

В амбаре было темно, и не только потому, что гребень междунами и Заливом отсекал прямые лучи заходящего солнца. Небо было пока ещёсветлым, да и щелей в крыше и стенах хватало, но вьюны и лианы все эти щелиперекрыли. Так что сверху в амбар падал зелёный свет, тусклый и ненадёжный.

Центральная часть амбара пустовала, если не считать древнеготрактора, который стоял на массивных ступицах, но в одном из боковых отделенийлуч света от нашего мощного фонаря выхватил из темноты какие-то ржавыеинструменты и деревянную лестницу, прислонённую в задней стене. Грязную и оченьуж короткую. Джек попытался подняться по ней, тогда как Уайрман светил на негофонарём. На второй перекладине Джек подпрыгнул, и мы услышали треск.

— Перестань прыгать и отнеси к воротам, — остановил его я. —Это лестница, а не батут.

— Я понимаю. Но флоридский климат не идеален для хранениядеревянных лестниц.

— Беднякам выбирать не приходится, — заметил Уайрман. Джекподнял лестницу, скривился, когда с шести грязных перекладин на него посыпаласьпыль и дохлые насекомые.

— Вам легко говорить. Вам подниматься не придётся, привашем-то весе.

— В нашем отряде я — стрелок, nino,[191] — ответил Уайрман.— У каждого своя работа. — Он хотел бы держаться бодро, но голос звучал устало,да и по лицу чувствовалось, что силы у него на пределе. — Где другиекерамические бочонки, Эдгар? Потому что я их не вижу.

— Может, в глубине амбара, — предположил я.

И не ошибся. В дальнем конце мы нашли, наверное, с десятоккерамических кегов со столовым виски. Я говорю «наверное», потому чтоопределить точное число мы не могли: все они были разбиты вдребезги.

В окружении крупных кусков керамики горками и россыпьюпоблёскивали осколки стекла. Справа от этого «места казни» лежали две древниетачки, обе перевёрнутые. Слева, у стены, стояла кувалда, заржавевшая, со мхомна рукоятке.