— Ади сказала няне, где будет жить. Разумеется, сказала! Якивнул.

— Наверное, молодые запрыгнули в поезд тем же вечером,потому что приехали на Дьюма-Ки на следующий день, ещё до наступления темноты.

— И к тому времени две средние дочери тоже вернулись домой, —догадался Джек.

— Да, собралась вся семья. И вон там… — я указал на воду,где в ожидании темноты покачивался на волнах красивый белый корабль, — быломного лодок. Поиски тел продолжались три дня, хотя все уже понимали, чтодевочки мертвы. И я не сомневаюсь, что Джона Истлейка меньше всегоинтересовало, каким образом его старшая дочь и её муж узнали о случившемся. Вэти дни он мог думать только о пропавших близняшках.

— «ОНИ ИСЧЕЗЛИ», — пробормотал Уайрман. — Pobre hombre.[189]

Я показал им следующий рисунок. Три человека стояли наверанде «Гнезда цапли», махали руками, а большой старинный автомобиль уезжал подроблёному ракушечнику подъездной дорожки к каменным столбам и нормальному мируза ними. Я нарисовал несколько пальм, банановых деревьев, но не зелёнуюизгородь; в 1927 году изгороди не существовало.

В заднем стекле автомобиля виднелись два белых овала. Я поочереди коснулся каждого.

— Мария и Ханна. Возвращаются в школу Брейдена.

— Очень уж они равнодушные, или вы так не думаете? Я покачалголовой.

— Не думаю. Дети не скорбят, как взрослые. Джек кивнул.

— Да. Наверное. Но я удивлён… — Он замолчал.

— Чем? — спросил я. — Что тебя удивляет?

— Что Персе отпустила их.

— Если на то пошло, она их не отпускала. Они же поехали вБрейден.

Уайрман постучал пальцем по рисунку.

— А где Элизабет?

— Повсюду, — ответил я. — Мы смотрим её глазами.

— Осталось немного, но ничего хорошего не обещаю.

Я показал им следующий рисунок. Рисовал я его так жеторопливо, как и другие. Мужчина стоял к нам спиной, но я не сомневался, чтоэто живая версия того существа, которое защёлкнуло «браслет» на моей руке накухне «Розовой громады». Мы смотрели на него сверху вниз. Джек перевёл взгляд срисунка на Тенистый берег, от которого осталась узкая полоска песка, вновьглянул на рисунок. Наконец вскинул глаза на меня.

— Здесь? — тихо спросил он. — Мы смотрим на него с этогосамого места?

— Да.

— Это Эмери? — Уайрман прикоснулся в фигуре. Говорил он ещётише, чем Джек, и его лоб блестел от пота.

— Да.

— Утопленник, что был у тебя в доме?

— Да.

Уайрман сдвинул палец.

— А это Тесси и Лаура?

— Тесси и Ло-Ло. Да.

— Они… что? Заманили его? Как сирены в одном древнегреческоммифе?

— Да.

— И это действительно произошло! — Джек говорил так, словнодокопался до истины.

— Действительно произошло. Никогда не сомневайся в её силе.

Уайрман посмотрел на солнце, которое приблизилось кгоризонту. Серебряный отблеск на воде начал темнеть.

— Тогда заканчивай, мучачо, и как можно скорее. Чтобы мысмогли довести дело до конца и убраться отсюда ко всем чертям.

— Мне всё равно осталось совсем немного. — Я пролисталрисунки, многие из которых состояли из нескольких штрихов. — Настоящей героинейбыла няня Мельда, а мы даже не знаем её фамилии.

Я показал им один из незаконченных рисунков: няня Мельда,узнаваемая по косынке на голове и тёмному цвету лица, разговаривает с молодойженщиной в холле у парадной двери. Новин сидит рядом, на столе, нарисованномдесятком линий и соединяющим их воедино кругом.

— Вот она, рассказывает Адриане какую-то выдумку об Эмерипосле его исчезновения. Что его срочно вызвали в Атланту? Что он уехал в Тампу,чтобы купить ей подарок? Не знаю. Лишь бы Ади осталась в доме, лишь бы никудане ушла.

— Няня Мельда пыталась выиграть время, — кивнул Джек.

— Это всё, что она могла сделать. — Я указал на джунгли,отделявшие нас от северной оконечности острова. Расти они здесь никак не могли,во всяком случае, без помощи бригады садоводов, которым пришлось бы работатьсверхурочно. — Ничего этого в тысяча девятьсот двадцать седьмом году не было,но была Элизабет — в расцвете своего таланта. Я не думаю, что кому-нибудьудалось бы уехать с острова по дороге. Одному Богу известно, что именно поуказке Персе нарисовала Элизабет между «Гнездом цапли» и разводным мостом.

— То есть следующей должна была уйти Адриана? — спросилУайрман.

— Потом Джон. За ними — Мария и Ханна. Потому что Персесобиралась избавиться от всех, за исключением, возможно, Элизабет. Няня Мельдазнала, что она сможет удержать Ади на один-единственный день. Но ей итребовался лишь один день.

Я показал им очередную картинку. Нарисованную в ещё большейспешке. Вновь няня Мельда и Либбит стоят на мелководной части бассейна. Новинлежит на краю, одна тряпичная рука касается воды. А рядом с Новин стоиткерамический кег с широкой горловиной и словом «TABLE» на боковой поверхности.

— Няня Мельда сказала Либбит, что та должна сделать. И онасказала, что та обязательно должна это сделать, что бы ни увидела в голове и какбы громко ни кричала Персе, требуя, чтобы девочка остановилась… потому что онабудет кричать, сказала няня Мельда, как будто знала. И им остаётся тольконадеяться, сказала она, что Персе узнает об их замысле слишком поздно, чтобычто-нибудь изменить. А потом няня Мельда сказала… — Я замолчал. След заходящегосолнца на воде становился всё ярче и ярче. Я знал, что надо продолжать, нопросто не мог разлепить губ. Не мог.

— Что, мучачо? — мягко спросил Уайрман. — Что она сказала?

— Мельда сказала, что она тоже может кричать. И Ади можеткричать. И её отец. Но Либбит не должна останавливаться. «Не останавливайся,дитя, — наказала ей няня Мельда. — Не останавливайся, или всё будет зазря».

И тут, словно по своей воле, моя рука вытащила из карманачёрный карандаш и написала два слова под примитивным рисунком девочки и женщиныв плавательном бассейне:

не останавливайся

Мои глаза наполнились слезами. Я зашвырнул карандаш взаросли униолы и вытер слёзы. Полагаю, карандаш до сих пор там, куда я егобросил.