— Эдгар, а гарпуны с серебряными наконечниками? — спросилДжек. — Вы ничего о них не сказали.

— Не было тогда никаких магических чёртовых гарпунов, —устало ответил я. — Они появились позже, когда Истлейк и Элизабет вернулись наДьюма-Ки. Уже и не скажешь, кому пришла в голову эта идея, и, возможно, ни одинне мог точно сказать, почему эти гарпуны приобрели для них такую важность.

— Но… — Джек вновь нахмурился. — Если в двадцать седьмомгарпунов не было… тогда как…

— Не было серебряных гарпунов, Джек, но хватало воды.

— Вот этого я не понимаю. Персе вышла из воды. Онаолицетворяет воду… — Он посмотрел на корабль, чтобы убедиться, что тот наместе. Корабль никуда не исчез.

— Верно. Но в бассейне её хватка слабела. Элизабет этознала, но не понимала, как этим воспользоваться. Да и откуда? Она быларебёнком.

— Твою мать! — Уайрман хлопнул себя по лбу. — Бассейн.Пресная вода. Это же был бассейн с пресной водой. Пресная, какпротивоположность солёной.

Я нацелил на него палец.

Уайрман коснулся рисунка, на котором керамический кег стоялрядом с куклой.

— Это пустой кег? Они наполнили его пресной водой?

— Я в этом не сомневаюсь. — Я отложил рисунок с кегом всторону и показал им следующий. С запечатлённым на нём видом, которыйоткрывался практически с того места, где мы сейчас и сидели. Только чтоподнявшийся над горизонтом лунный серп светит между мачтами корабля-призрака (ая-то надеялся, что больше мне никогда не придётся его рисовать). А на берегу, укромки воды…

— Господи, это ужасно, — выдохнул Уайрман. — Перед глазамивсё расплывается, но это ужасно.

Моя правая рука зудела, пульсировала. Горела. Я наклонился икоснулся рисунка рукой, которая, я надеялся, никогда больше мне не покажется…хотя и боялся, что такое может случиться.

— Я смогу это увидеть за нас всех.

Hе останавливайтесь, пока картина не закончена. Не могуутверждать, основополагающее это правило живописи или нет, я не учитель, новерю, что эти шесть слов вбирают в себя всё, что я пытался вам рассказать.Талант — это прекрасно, но он лишён каких-либо ограничителей. Тем не менеевсегда наступает момент (если творения искренни, если источник их — товолшебное место, где рождаются мысли, воспоминания и эмоции), когда у вас возникаетжелание остановиться, и вы думаете: если опустить карандаш, глаза более ничегоне увидят, воспоминания исчезнут и боль прекратится. Я знаю всё это попоследней картинке, которую нарисовал в тот день, когда изобразил берег исобравшихся на нём людей. Это всего лишь набросок, но, как мне представляется,когда рисуешь ад, наброска более чем достаточно.

Начал я с Адрианы.

Весь день она тревожилась из-за Эма, то страшно злилась, тобоялась за него. У неё даже возникала мысль, что папочка сделал-что-то-ужасное,хотя такое казалось невероятным. После завершения поисков его охватилаполнейшая апатия, и он ни на кого и ни на что не реагировал.

Когда наступает вечер, а Эмери всё нет, Адриана, казалосьбы, должна занервничать ещё сильнее, но вместо этого она становится спокойной,даже весёлой. Говорит няне Мельде, что Эмери скоро вернётся, она в этомуверена. Чувствует это нутром, слышит в голове, ощущение это звенит, какмаленький серебряный колокольчик. Она полагает, что колокольчик этот — тосамое, что называют «женской интуицией», и о его существовании даже не знаешь,пока не выходишь замуж. Она говорит няне и это.

Няня Мельда кивает и улыбается, но пристально наблюдает заАди. Наблюдала за ней весь день. Муж Адрианы ушёл навсегда, Либбит сказала ейоб этом, и Мельда девочке верит, но Мельда также верит и в другое: остальныхчленов семьи можно спасти… она сама может спастись.

Но многое зависит от Либбит.

Няня Мельда идёт проверить, как там единственная оставшаясяна её попечении девочка, касается серебряных браслетов на левой руке, когдаподнимается по лестнице. Серебряные браслеты достались ей от мамы, и Мельданадевает их каждое воскресенье, когда собирается в церковь. Может, именнопоэтому она достала их сегодня из шкатулки, где хранит самые дорогие ей вещи,надела на руку и подняла как можно выше, пока они плотно не охватилипредплечье, вместо того, чтобы болтаться на запястье. Возможно, ей хотелосьчувствовать себя чуть ближе к маме, чтобы ей передалась толика маминогосамообладания, а может, просто хотелось соприкоснуться с чем-то святым.

Либбит в комнате, рисует. Рисует свою семью, в том числеТесси и Ло-Ло. Ввосьмером (по разумению Либбит, няня Мельда — тоже семья) онистоят на берегу, где провели столько счастливых часов, плавали, устраивалипикники, строили песчаные замки. Они держатся за руки, как бумажные куклы,большие улыбки растягивают их лица. Такое ощущение, будто она думает, что однойтолько силой воли может вернуть всех к жизни и счастью.

Няня Мельда где-то даже верит, что такое возможно. Очень ужмогущественная девочка. Но возвращать к жизни ей не под силу. Возвращать кнастоящей жизни не под силу даже той твари из Залива. Взгляд няни Мельдысмещается на сокровищницу Либбит, потом обратно на девочку. Она только развидела фарфоровую статуэтку, которую достали со дна Залива, миниатюрную женщинув выцветшей розовой накидке, которая в своё время могла быть алой, с капюшоном,из-под которого падали волосы, скрывая лоб.

Няня Мельда спрашивает Либбит, всё ли хорошо. Ничего другогоспросить не решается, большего спросить не решается. Если под волосами твари,что лежит в коробке-сердце, действительно скрыт третий глаз (далеко видящиймагический глаз), никакая осторожность не будет лишней.

Либбит отвечает: «Всё хорошо. Я просто рисую, няня Мельда».

Она забыла, что должна сделать! Няне Мельде остаётся тольконадеяться, что не забыла. Сама она должна спуститься вниз, чтобы приглядыватьза Ади. Её муж очень скоро подаст голос, позовёт к себе.

Какая-то её часть не может поверить, что всё это происходитнаяву; другая часть чувствует, что вся жизнь готовила её к этому.

Мельда говорит: «Ты, возможно, услышишь, что я зову твоегоотца. Когда услышишь, тебе надо будет пойти и собрать всё вещи, которые лежат убассейна. Не оставляй их на ночь, а то они намокнут от росы».

Либбит продолжает рисовать, не поднимает голову. Но потомговорит, и её слова успокаивают испуганное сердце Мельды: «Не оставлю. Я возьмус собой Персе. Тогда мне не будет страшно, даже если уже стемнеет».

Мельда продолжает: «Ты можешь взять с собой что хочешь,только принеси в дом Новин, она лежит там».